Неприкаянность - основное состояние героев Даля и героя Янковского. Потерянность душевная. Невозможность найти себя в окружающем мире, а главное - обрести себя в себе. Обреченно мечется Хосе Альба, переходя от мучительного животного страха до тщеславной гордости и почти физически ощущаемой сквозь экран усталости. Марионе-точно разболтан и постоянно неустойчив Лаевский. "Бежать! Бежать!" - повторяет он как заклинание, и в голосе артиста возникает настоящая чеховская интонация; так взывали три сестры: "В Москву! В Москву!", или мечтала Соня: "Мы отдохнем..." По принципу "там хорошо, где нас нет". Кажется, стоит сняться с места, уехать - и все пойдет по-другому, самым наилучшим образом. То здесь, то там среди ярко насыщенной зелени заповедника мелькает фигура Сергея. Весь в движении Витя Зилов, но в нем есть какая-то настороженность - готовность устроить каверзу или какую-нибудь гадость. Точно также ни минуты не может усидеть на месте Сергей Макаров. Герой Янковского настолько подобен персонажам Даля, что кажется родным братом Зилова.

В 70-е годы их всех обозначали одинаково - антигерой. В нашем представлении герой - нечто честное, порядочное, мужественное и т. д., то есть, положительное. Антигерой - следовательно, всему этому противоположное, то есть, отрицательное. Но почему-то не поворачивается язык назвать героев темы Даля "отрицательными". И вот это-то и спутывало все карты руководству, которое, как правило, плохо разбиралось в искусстве, но такие вещи чувствовало за версту, интуитивно.

У Макарова - Янковского есть единственный момент самосозерцания, когда он, сидя на кухне ночью один, пытается что-то нарисовать. Однако важно не то, что возникает на бумаге, а чем заняты в данный момент его мысли. В картине Балаяна у Янковского - это всего лишь единственная возможность пробиться к сознанию героя. Но и эта возможность так и остается нереализованной. Трудно предположить, глядя на Сергея Макарова, что его трагедия заключена в невозможности самораскрытия. Скорее видится, что потенциал, сидящий в нем, позволил ему с легкостью поддаться системе, при которой можно ни черта не делать, врать, предавать и т.д. И кроме жалости герой Янковского никаких других эмоций не вызывает, тогда как за героев Даля испытываешь чувство боли, потому что все они - личности.

«Обыкновенная Арктика». Антон Семенович

«В четверг и больше никогда». Сергей

«Отпуск в сентябре». Зилов

Самосозерцание, самоуглубление - едва ли не самое важное свойство героев Даля. С годами актер как бы "укротил" свою манеру игры. Это никак не отразилось на пластике, но она как бы перешла в другое качество. Скупость жеста обусловится внутренней динамикой. В кульминационные моменты он шел и на открытый эмоциональный всплеск. Но в основном все чувства, переживания он спрячет, уведет вовнутрь. О них можно будет скорее догадываться, ощущать, чем видеть. Стоило актеру остановиться, направить взгляд в одну точку, в его героях начиналась интенсивная внутренняя жизнь, статика наполнялась невероятной экспрессией. То тоска и отчаяние, то непомерная гордыня и холодная озлобленность, то растерянность и незащищенность появлялись в глазах Печорина, Лаевского, Сергея и Зилова. Та самая рефлексия, которая в устах некоторых критиков приобрела оттенок почти бранный,- "рефлексирующий интеллигент, нытик". Чего им не хватает - жили бы, как все?! А если не получается, как у всех?! А если невозможно, как все?!

Еще одно маленькое разъяснение - рефлексия в философском словаре имеет много синонимов. Среди них - размышления, полные сомнений и колебаний. "Герой" Даля, пройдя через горнило 70-х, сбросил с глаз розовые очки былых надежд и мечтаний, потерял себя, потерял веру и, очутившись в состоянии полного упадка, моральной и духовной деградации и потери интереса к жизни, в какой-то момент начал задумываться, осмысливать - как он живет, что происходит с окружающим миром и миром внутри него.

Не потому так мечется в ночь перед дуэлью Лаевский, натыкаясь на пустые бутылки, мебель, что боится. Страх, по-детски щемящий, придет потом, уже под дулом пистолета фон Корена. Бегающий испуганный взгляд куда-то вбок, как будто оттуда может прийти спасение, а в глазах неотступно бьющая мысль, пришедшая накануне, - "кончена жизнь". Не успел, ничего не успел, и вот уже и конец.

Ученик академической школы, основанной на принципах системы Станиславского, актер ищет - чем же "хороши" его "плохие" герои. Если же хороших сторон недостаточно, с его точки зрения, он находит их сам. Никто не обратил внимание, какой рукой держит оружие Печорин. А вот режиссер А. Эфрос еще на съемке закричал: "Что вы делаете?!" - увидев, что Печорин стреляет левой рукой. На это Даль вполне резонно ответил, что у Лермонтова не сказано, какой именно рукой стрелял Печорин. Он убил, но не хотел убивать.

Не пытаясь как-то оправдать своих героев, актер не спешит их окончательно осудить. Ему важны именно те моменты их жизни, которые позволяют зафиксировать сомнения, недовольство героев собой, их способность остановиться и заглянуть в себя. Влажные глаза в момент убийства Грушницкого - Печорин единственный, кто его оплачет. А во всем его облике немой вопрос: зачем была нужна эта нелепая смерть, нелепое жестокое и хладнокровное убийство? Долгий остановившийся взгляд Сергея на умирающем животном из фильма "В четверг и больше никогда", а уж когда умирает мать, в пору схватиться за голову и кричать, как в страшном сне, когда напрягаешь все силы, а из груди вырывается только хриплый стон. А потом - одинокий плач на берегу и одинокая, словно парящая над городом, фигура задумавшегося Сергея. Или страстно-пронзительно исповедывающийся у запертой двери Зилов. Именно сейчас он такой, какой он есть на самом деле, со всеми своими нереализованными человеческими качествами.

Известно, что перед началом работы над фильмом "Отпуск в сентябре" режиссер В. Мельников получил рекомендацию к постановке - усилить тему дружбы, усилить тему пьянства. Понимая, что таким образом нарушается идейно-смысловая концепция пьесы, каждый из актеров сделал все, чтобы избежать этих рекомендаций. И тем не менее Кушак получился более благородным, Вера трогательно несчастной, наивно чистой Ирина и т.д. Исчезла демоничность официанта Димы. Одному Богатыреву удалось остаться в рамках задуманного Вампиловым персонажа. Даль взял на себя решение труднейшей задачи - он отыграл все то, что с такой беспощадностью было изгнано из фильма. Иронический взгляд, слегка высокомерный поворот головы, движение плеча, прищур глаз и - обнаруживаются и распущенность Веры, и глупость Ирины, эгоизм жены, безразличная правильность официанта и т. д.

Второе условие рекомендации к образу Зилова в фильме тоже выполнено, и даже с лихвой. Зилов - Даль просто не выпускает рюмки из рук. Но это обстоятельство как-то отошло на второй план. "Не путайте виски с желудком,- говорил Хемингуэй.- Виски - это пища для души". Пищей для души виски (по-нашему водка) становится тогда, когда душа не находит для себя иного средства пропитания.

Герой Даля - образ страдательный. Страдательный оттого, что не ощущает своей нужности в этой жизни, в этом обществе. Он - неосуществлен. Он оказался лишним, ненужным со всеми своими качествами и талантами. Да - и Лаевский, и Печорин, и Сергей, и Зилов потенциально талантливы. Они - личности. Свое собственное, личностное актер дал им от себя, а размышляя о человеке своего времени вообще, он не забывает о тех, к кому принадлежит сам,- о людях искусства. Им пришлось особенно трудно в 70-е годы. Им было дано увидеть и понять то, что не видели и не понимали, а иногда просто старались не замечать многие. А достойно пройти через все испытания смогли далеко не все.