– Не сознавала? Она отлично сознает каждую гнусность, которую совершает, и всегда сознавала, с того самого дня, когда заставила мальчика, дернувшего ее за косу в пятом классе, выдрать себе волосы, так что он на всю жизнь остался лысым, — столики, окружавшие их, теснились и напирали друг на друга подобно словам, слетавшим с уст Джулии; Фаррелл слышал, как скребут по полу ножки стульев и подошвы оборачивающихся, чтобы взглянуть на них, посетителей. А Джулия продолжала: — Тебе и вправду кажется, что ты жалеешь ее. Бедняжка Эйффи, бедная костлявая дурочка, как она старается быть достойной своего нелепого, не по адресу попавшего дара, с которым ей никак не удается сладить. Это даже не жалость, это презрение, а за презрение людей убивают, ты слышишь меня, Джо? Она сделает с тобой точно то же, что сделала с соколом, и по той же самой причине. Чтобы заставить тебя относиться к ней посерьезней.

– Я очень серьезно к ней отношусь, — запротестовал он.

Но Джулию нес неудержимый поток, она не оставляла Фарреллу возможности ухватиться за риторический древесный корень или проплывающее мимо бревно.

– Смысл? Как раз смысла-то ты никак не ухватишь — смысл в том, чтобы добиться власти. Власть не нуждается в объяснениях, обладать властью это и означает: не давать никаких объяснений.

Фаррелл оставил щеголяющему зеленоватой бородкой официанту чрезмерно щедрые чаевые и выскочил за Джулией на тротуар, в толпу людей, наглядно являвших друг другу простую логику пространства. Джулия шествовала впереди, сумка, висевшая у нее на плече, раскачивалась, как светофор, мотаемый ураганом, и плечи Джулии взлетали выше ее подбородка. Продавцы глиняных китов и сляпанных из цветного стекла драгоценностей шарахались у нее из-под ног, но уличный мим в нелепом сюртучке некоторое время приплясывал с ней рядом, подражая ее гневной походке. Потом он подобрался к Джулии слишком близко, и та врезала ему ногой по лодыжке.

Когда Фаррелл, наконец, нагнал ее, припадок странного гнева, казалось, прошел, она молча шагала с ним рядом по кампусу к своему рабочему кабинету. Тарелочки фрисби лениво взлетали ввысь и повисали, «в ожидании», велосипеды, не утруждая себя сигналами, беззвучно промахивали мимо, серебристо-ртутные, как барракуды. Сами же велосипедисты выглядели по контрасту почти иллюзорными, случайными, напрочь лишенными свирепой целеустремленности своих машин. В конце концов Фаррелл сказал:

– Я так ничего и не понял.

Джулия повернулась к нему с вопросом во взгляде, и он пояснил:

– И даже не знаю, чего я не понял. Объясни же мне.

Джулия отвернулась, и прежде чем ответить ему, успела еще поздороваться с пробегавшим мирной трусцой охранником кампуса и скормить засохшую булку Малышу Холли, вечно слонявшемуся по кампусу тулузскому гусю.

– Эйффи гораздо опаснее своих притязаний. Ты сбрасываешь ее со счетов, потому что сейчас она стремится лишь к одному — стать царствующей особой в том, что называется Лигой Архаических Развлечений. Но самое главное, Джо, самое главное— насколько сильно ей этого хочется, — Джулия повернулась к нему и схватила его за руки чуть ниже плеч, схватила с такой силой, что он покачнулся. — Знаешь, как люди говорят: да я бы на убийство пошел, лишь бы заполучить такие ноги или эту работу, или стать вторым после такого-то человеком? Знаешь? Ну так вот, для Эйффи в этой фразе никаких иносказаний не содержится. Ради того, чтобы носить корону, похожую на идиотский песочный замок, возглавлять гальярды, идти к столу впереди толпы расфуфыренных дураков, ради всего этого Розанна Берри действительно готова убить. А завтра она, может быть, убьет кого-то, чтобы ее избрали королевой на вечере старых выпускников.

Фаррелл решительно произнес:

– Я в это не верю. Он, да, ее отец, то есть, как из пушки, тут даже вопросов не возникает. Но она, ты прости, но я видел, как она попадала в дурацкое положение, видел, как она по глупости ставила в такое же положение других, видел, как она, вроде бы, обрела странную власть над филином, я сознаю, что она хороводится с непонятным малым, которого сама же и вызвала неизвестно откуда и которому здесь явно не место. Я готов поверить, что она способна на большее, гораздо большее, и все-таки мне еще не приходилось видеть, чтобы она хотя бы близко подошла к чему-то, похожему на убийство. Может быть, ты это видела, тогда я думаю, тебе следует рассказать мне об этом.

Фаррелл закончил свой монолог много громче, чем начал, и отступил на шаг, сбросив руки Джулии со своих плеч.

– Да я ведь только это и делаю, — ответила она. — Это же уму непостижимо, сколько людей долбят тебе одно и то же.

Она пошла в сторону зданий медицинского факультета, и Фаррелл поплелся за ней, брюзжа:

– Ну да, как же, ничем другим они не занимаются. Странно только, что никто из них не желает дать мне прямого ответа. Спрашиваешь у них, сколько сейчас времени, и узнаешь, что нисколько — герцог Миннесотский забрал все время с собой, когда десять лет назад заперся в сортире. А спроси, как пройти к остановке автобуса, так получишь карту, на которой указано, где зарыты сокровища утерянного королевства.

Он сознавал, что ведет себя, как малолетка, которого выставили из игры, но все продолжал жаловаться, пока они не добрались до ее дверей.

Тут она опять повернулась к нему и улыбнулась с неожиданной щедростью, от которой у него перехватило дыхание. А я ведь совсем не знаю ее. Столько лет мы с ней дружим, а мне легче догадаться о том, что творится в голове у Зии или Эгиля Эйвиндссона, или даже, Господи-Боже, в голове у Никласа Боннера, чем в ее. Кто она, и как ухитрился иноземец, не знающий и двух слов на ее языке, познакомиться с ней?Джулия сказала:

– Во-первых, ты все перепутал насчет Гарта и Эйффи. Он не способен на большее, чем оцарапать человека деревянным мечом, а Эйффи совершила однажды кое-что похуже убийства — я это видела и никогда ей этого не прощу. Во-вторых, старая любовь моя, прямой ответ можно получить лишь на прямой вопрос. А ты, насколько я знаю, за всю свою жизнь не задал ни одного прямого вопроса.

Там она его и оставила, стоящим с гневной отповедью на устах, со страхом в душе и с путанными мыслями: Если я не знаю ее, как же вышло, что она меня знает? Кто дал ей право знать меня? Я никогда на это не соглашусь.А потом он подумал: Скорее всего, оно уже запоздало. Мое согласие. Скорее всего.