«Мозги, — сообразил Турецкий. — Да я же их всех четверых убил! Зачем я их убил? Я мог бы только крайнему и в руку, что с ножом… А я убил… Как?! Почему?!»

Он чувствовал, что он убил сознательно, что он хотел убить, но почему — ему не вспоминалось.

— Рви плащ! Рви платье! — крикнул он Марине.

Марина поняла. И вскоре они с Настей были уже свободны.

— Беги! Быстрей беги!

Турецкий оценил ситуацию мгновенно: Рагдай держал лишь одного — того, кто заходил на них справа и попытался убить ножом Рагдая…

Оставались еще двое: тот, кто первый начал, провокатор, и с ним второй — сбитый с ног Рагдаем и откатившийся затем.

— Слышите, бегите! Я задержу, прикрою.

— Хватай их! — указывая на Марину и Настеньку, скомандовал «провокатор». — Хватай, не бойся, у него патронов нет, пять раз стрелял, я считал.

— Стоять! — Турецкий крикнул настолько громогласно и свирепо, что тот, второй, бросившийся было к женщинам, невольно замер. — Бегите, ну бегите же! — Турецкий чуть ли не стонал. — С тремя я справлюсь без труда! Прочь, прочь! Рагдай, фу, брось подонка! Столкни их с места! И вместе с ними — охранять!

Рагдай мгновенно понял и бросился к Марине, Насте рыжей молнией, подталкивая, увлекая.

Шок наконец оставил их. Марина с Настей побежали.

Они бежали по ночной булыжной мостовой приморского по-осеннему пустынного городка: почти голая женщина, почти голая девочка и очень мохнатый рыжий пес… -

Навстречу им летела легкая изморось, сверкая в тусклом свете редких фонарей.

Дул ветерок.

— Давай, давай! Ты отвлекай, не дай перезарядить. Все время со спины, чтоб он волчком крутился.

Круг замкнулся.

Стоящий сзади кинул нож в Турецкого, но промахнулся.

— Ни бэ, — сказал тот, что впереди, — уж я не промахнусь!

Он занес руку с ножом, но не успел метнуть: Турецкий выстрелил, всадив пулю точно в горло, пробив кадык и шейный позвонок.

В глазах оседающего на асфальт бандита мелькнуло удивление и ужас, почти мистический: ведь он считал — пять выстрелов.

— Ошибка вышла, — объяснил ему Турецкий. — Шестой патрон всегда ношу в стволе.

Пользуясь секундным замешательством, Турецкий отбежал и выскочил из «окружения», держа теперь обоих оставшихся бандитов перед глазами.

Но те, судя по всему, не собирались ничего предпринимать, стояли как потерянные…

Турецкий не спеша сменил обойму, перезаряжая пистолет:

— Ну что, ребята, продолжаем или перекурим?

Справа и слева почти одновременно раздался звук тормозов патрульных машин…

— Собирайтесь, ребята, — посоветовал Турецкий. — Сейчас на автомобиле катать будут… Бесплатно.

Папка с материалами об астрологии так и лежала, брошенная на кровати Турецкого.

«К черту! — подумал он, как только увидел ее. — Немедленно отдать коридорной… Чтоб больше чертовщины никакой!»

Марина и Настенька все утро пребывали в каком-то ирреальном мире, казалось, они плохо соображают, заторможены.

Турецкий знал: пройдет это нескоро, он сам прекрасно помнил свой первый раз, почти десять лет уже прошло, а он все помнит ту далекую и тоже предельно жестокую схватку. Задержание банды Лукьянченко в Марьиной роще.

Особенно он переживал за Настеньку. Конечно, их тормознули: седативка, транквилизатор, но как сравнить-то химию и жизнь?

Да и сам он был взвинчен не меньше. Ну, драка — сама по себе, а тут и нелепый допрос, собственноручные показания, которые пришлось писать почти полночи, пока Марину и Настеньку выхаживали в неврологии к счастью оказавшегося рядом военного госпиталя…

Это случайно, что все обошлось. Обошлось потому

лишь, что майор, немолодой, со шрамом на лбу, признался ему под конец с глазу на глаз:

— Я тебе честно скажу, Александр Борисыч, спасибо тебе. Я, если ты обратил внимание, даже не спрашивал тебя, зачем ты свой табельный ствол с собою в отпуск взял. Это мне понятно. Я тоже к матери во Владимирскую область езжу в отпуск, на рыбалку, и все равно пугач с собой беру. А там деревня же, что за дела? Нет, обязательно! А как же? Я в точности такой же, как и ты, — с семьдесят третьего года, было там дело одно у меня… Пока мы в мегафон кричали, они двух детей, заложников-то… Горло — вот так— и нам прямо под ноги из окна выкинули. А мы — в мегафон им: сдавайтесь, ребята, мы ждем. Подождали. И дождались: еще одного. И тоже без головы почти, старика. С тех вот пор я, если нож или ствол тем более увижу в руках, — сразу же в конечность — и стреляю: обезвредить! Но попадаю в голову. Всегда. Такой уж я стрелок неважный. Как ты, такой же. Дело я конечно же прекращаю, тут все понятно, даже не держи. И с прокуратурой будет порядок. А говорю все это тебе зачем? Иди и спи спокойно. А то смотрю, ты будто даже и переживаешь. Вот водки выпей и иди поспи. Держи за ерунду. Желаю повышения по службе. И с добрым утром!