В ту памятную ночь переправить всех на противоположный берег не удалось. Полковник Рогатин собрал чекистов и приказал Белоусову оборонять село, Котовенко — отыскать новые средства переправы и поддерживать порядок на берегу реки, Чуракову — организовать боевые группы, питание участников обороны, вынос раненых и оказание медицинской помощи.

Создать оборону села — означало сформировать боевую роту. Все это Белоусов выполнил немедленно. Радость доставил обнаруженный в реке пулемет.

— Живем! — воскликнул Зайцев.

Плохо было с медицинским обслуживанием. И вдруг Чураков встретил около двадцати врачей и медицинских сестер во главе с полковником, привел их, растерянных, к низкой широкой церкви, приказал немедленно оказывать помощь раненым.

С утра начались атаки гитлеровцев, и переправу пришлось приостановить. Подбили два танка. И фашисты больше не лезли…

Было уже темно, когда Белоусов с группой заслона бесшумно отошел в Лучки и последним покинул правый берег Сулы.

…Сейчас они втроем стояли на этом берегу, вспоминая трудное, незабываемое время.

— День тогда стоял такой же солнечный, яркий, — напомнил Михаил Артемьевич и, посмотрев на часы, заторопился. — Пора возвращаться.

Они должны были успеть на торжественное заседание, посвященное вручению городу-герою Киеву ордена Ленина и Золотой Звезды.

Далеко уже за полночь, а в окне канцелярии начальника пограничной заставы майора Сергея Алексеевича Курилова все еще свет. Не меркнет этот огонек в ночи. Как маяк, светит он людям дозорного края.

Недавно Сергея Алексеевича наградили орденом Красной Звезды. Трудный и суровый боевой путь прошел он. Фронт, ранение и опять фронт, а потом, после войны, граница, беспокойная, трудная жизнь. Об этом человеке можно много и долго рассказывать, но здесь я поведаю лишь о тридцати сутках, проведенных лейтенантом Куриловым в боях у стен Ленинграда в грозном сорок втором году.

Евгений снял с себя автомат, повесил его на торчавшую из развороченной стены доску, затем повернул пряжку ремня на бок, чтобы не мешала, и полез вверх по сохранившимся железным скобам. Курилов удивился ловкости, с которой Тахванов поднимался по трубе, чтобы сбросить оттуда убитого сигнальщика, и подумал, что с такими ребятами не страшно идти и в самое логово врага. А ведь год назад этот Женька гонял голубей, теперь воюет, и еще как!

Курилов вспомнил тот час, когда услышал тревожный и торжественный голос Левитана, известивший о вероломном нападении фашистской Германии. Он выбежал тогда на улицу. Встретил друзей и прочел в их глазах немой вопрос: «Что же будет?» Ребята молча смотрели друг на друга, точно боялись спросить об этом вслух. Он тоже молчал.

В тот день Сергей повесил на стенке своей комнаты политическую карту Родины и каждое утро отмечал флажками линию фронта, которая зигзагообразной линией охватывала огромные куски Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии, силилась выгнуться в сторону Урала. Через несколько месяцев флажки вплотную приблизились к Москве, и тогда мать, вздохнув, охнув, тревожно спросила: «Что же это такое?», — а отец сердито проворчал в ответ: «Да не ной ты, пожалуйста. Никто еще Россею не ставил на колени, не дастся она и бесноватому ефрейтору».

У подножий Алатау формировались дивизии, с утра до ночи слышалось окрест солдатское «ура!». Оно скатывалось с гор, где были полигоны, и врывалось в город.

Красные теплушки, точно челноки прядильного станка, метались по железным дорогам страны с Урала на фронт, оттуда в Казахстан, Сибирь, на Дальний Восток и вновь на фронт. Только Сережка Курилов, досадуя на свои восемнадцать лет, сидел дома, по-прежнему знал одну дорогу — в школу и обратно да иногда уходил в сады помогать женщинам снимать яблоки с самых высоких деревьев.

И вот он здесь, в самом пекле войны, и перед ним первый убитый враг. Курилов сожалел, что не он, а Женька прикончил вражеского сигнальщика. Гитлеровец был одет в кожанку, армейские сапоги, форменную фуражку. При нем ракетница, финский нож и пистолет «ТТ».

— Под наших ополченцев приоделся, стервец, — Евгений обшарил его карманы и извлек оттуда советский паспорт, деньги, обоймы с патронами. Все это он уложил в вещевой мешок и пояснил:

— Для отчета капитану Коломейцу, он ценности обожает.

Сергею не понравились намеки Тахванова на нечистую руку помначштаба по разведке, того самого капитана, что встретил Курилова довольно почтительно и, если не считать предупреждения насчет вольностей, — каких именно он так и не сказал, только пригрозил:

— Смотри у меня, чтобы все было в ажуре.

Курилов воспринял это как должное. На войне некогда пространно объясняться. Дело тут горячее, если и цыкнут на тебя — не велика беда. Поворачиваться надо. Однако сам на людей никогда не кричал и теперь спокойным тоном спросил: