На лестничной площадке было темно. Коридор пропах моющими средствами. Резиновые колпачки костылей прочно цеплялись за черные плиты каменного пола; при ходьбе, когда старик отрывал костыли от пола, всякий раз раздавался чавкающий звук. Старик нащупал выключатель. Спиной он чувствовал поток воздуха из открытого окна своей квартиры. Потом окно захлопнулось, а следом за ним и дверь, а после этого, практически одновременно, что-то стукнуло внизу — в чреве дома закрылась подвальная дверь. Он прислонился к стене и потерся головой о прохладную поверхность. Потом ему в голову пришла одна мысль. Он ощупал в переднем кармане брюк связку ключей, но не успел оторвать от нее руку, когда понял вдруг, что нужный ключ у него, он висел на крючке над плитой, и, как всегда, выходя с кухни, он привычным движением снял ключ с крючка. В последнее время он привык мелочно следить за ключами, документами, незадернутыми занавесками и смятыми скатертями, и сейчас, когда он, затаив дыхание и немного сбитый с толку, стоял возле стены, ему внезапно подумалось, что одновременно с этим прорывом из квартиры он вырвался и из привычного круга своего бытия, словно сошел с застывшей картины. Будучи еще молодым человеком, он всегда отличался рассеянностью и забывчивостью, это он знал доподлинно, но вспоминал об этом лишь изредка.

Аварийный пожарный выход находился в непосредственной близости от лестничной площадки. Старик сделал пару шагов к перилам, прислонил к ним костыли и достал ключ. Свет на площадке отражался от лакированной двери, ослеплял. Дверь была выкрашена в белый цвет — вся, вплоть до ручки и пластиковой заслонки, прикрывавшей замок. Заслонка не поддавалась, намертво приклеенная к двери засохшей краской. Краем бородки ключа он отскоблил и отодрал белый лак.

Ключ подошел. Старик толчком отворил створку двери и отпрянул назад — из-за двери повеяло неприятным удушающим теплом. Он закашлял и, когда приступ кашля толкнул его вперед, едва не споткнулся о железный порог, разделявший два коридора. Он тихо выругался и ухватился за косяки, постоял немного, а потом вошел в коридор гостиницы.

Узкий и тесный проход насквозь пропах никотином. С одной стороны коридора шли двери в комнаты постояльцев, напротив тянулся карниз, прикрывавший батареи отопления; на карнизе стояли винные бокалы и пивные кружки и валялись рекламные листовки какой-то туристической фирмы. Старик никак не мог припомнить, когда был здесь последний раз. Он еще раз ненадолго остановился. В конце коридора начиналась ведущая вниз лестница. Добравшись до нее, он опять остановился. Для ходьбы по лестницам он не нуждался в костылях, но ему придется связать костыли матерчатой лямкой на ручке одного из них и повесить себе на плечи. Потом, подумал старик, он крепко ухватится за перила обеими руками и, медленно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, потащится вниз. Но в этот миг ему вдруг стало ясно, что стук и тряска прекратились, и какое-то время он, как будто оглушенный осознанием этого факта, стоял в нерешительности, не зная, в какую сторону ему теперь идти. Он зевнул, внутри у него что-то надломилось. Он снова начал мерзнуть. В доме кто-то спустил воду в унитазе, вдали раздался визг автомобильных шин.

«Мне надо лечь, — подумал старик, — а не шляться здесь по ночам, я просто упрямый старый дурак, как же я устал. Может быть, хоть сегодня я смогу нормально уснуть».

Прошло целое мгновение, прежде чем старик увидел незнакомца. Старик стоял на второй ступеньке, растерянный и злой на самого себя, и смотрел вниз, туда, где конец лестницы исчезал в темноте маленького вестибюля. Через дверь была видна пара светлых пятен от проникавшего внутрь уличного освещения. У стены стояли швабра, рядом с ней оцинкованное ведро. На него когда-то была наброшена тряпка, которая, высохнув, застыла в таком положении. Кто-то сорвал ее с места, и теперь тряпка валялась на резиновом коврике, бессмысленно повторяя форму горловины ведра.

Старик видел носки двух ботинок и затянутые в серую фланель колени, только немного погодя он разглядел всего человека — тот сидел возле стены с подобранными ногами. Человек либо спал, либо находился в беспамятстве.

Фонари припаркованных во дворе автомобилей бросали свет на дверь и освещали вестибюль. Это сбивало старика с толку. Он попытался представить себе, что происходит, но это ему никак не удавалось, во всяком случае, не так быстро, как следовало бы в такой ситуации. Он понимал, что все будет разворачиваться без его участия, он просто случайно оказался в гуще событий, беззащитный и одинокий на незнакомой и чужой лестничной площадке. В какой-то момент он был близок к панике, но потом ему стало ясно, что между призраком у входа в гостиницу и светом фар нет вообще никакой связи. Вероятно, это был мясник, который несколько раз в неделю по ночам ездил на большой мясной рынок. К задней стене нового дома была пристроена увитая плющом беседка, ограничивавшая двор с южной стороны. Он вдруг вспомнил об этом и явственно представил себе усики вьющегося растения. Несомненно, это светят фары автомобиля мясника, светят на вход в дом, одна фара светила ярче, чем вторая, прикрытая листьями, более мутно и пятнисто. Старик увидел очертания огнетушителя, пока свет фар перемещался по вестибюлю, а потом две блестящие точки, чьи-то глаза.

— Меня заперли! — закричал незнакомец.

У него был громкий, низкий и гулкий голос. Колени его раздались в стороны, и старик увидел, как что-то блеснуло, что-то висящее на кольце, прикрепленном к цепочке. Это что-то, вращаясь, намоталось на палец незнакомца. Старик почувствовал, что его сердце сильно забилось, когда свет на короткое мгновение выхватил из темноты цепочку. Это было похоже на очарование, какое испытывает маленький ребенок от круговых вращательных движений, подумалось старику. Цепь начала разматываться, скорость вращения предмета увеличилась, хотя в действительности дело было в том, что глаза старика были не способны так же быстро следить за движением. Потом пикап мясника свернул за угол, промелькнули уложенные в кузов пустые мясные лотки, раздался натужный рев мотора, водитель прибавил обороты, автомобиль выехал в проулок, и шум стих на пустынной мокрой улице по ту сторону ряда домов. Старик всегда, по какой-то необъяснимой причине, боялся такого шума.

Прихожая целиком, не считая светлого круга возле коврика, снова погрузилась в темноту, а перила лестницы, уходившие из-под его руки, как покатая рельса, в паре метров ниже растворились в непроглядной черноте. «Интересно, — спросил себя старик, — почему незнакомец не крикнул с самого начала, у него такой громкий голос, что его крик сразу бы услышали, и незачем было бы тогда ломать замок». В этом было что-то типичное для молодых людей, он часто видел такое. Что это могло быть? Вероятно, известная привычка к обращению с неодушевленными предметами, перенесенная в ситуации, когда надо общаться с людьми.

— Вы вообще меня слышите, — кричал незнакомец, — я не могу выйти отсюда.

В его голосе явственно проступала паника, это было краткое, едва заметное колебание, трепещущая модуляция высоты тона, но старик не был в этом вполне уверен, как не был уверен и в том, что не погрузился на какой-то краткий миг в свои мысли так глубоко, что вообще перестал слышать незнакомца.

Незнакомец между тем высоко поднял ключи. Стержень одного из них был сломан. Человек вскочил на ноги и включил в вестибюле свет. Стало видно помещение без окон, стол портье, за которым находилась стеклянная полка с ручным колокольчиком и пустым, разделенным на гнезда ящиком для ключей.