Однако любые успехи отца в его ремесле не имели для нашей матери никакой ценности. Для нее он оставался вспыльчивым, беспомощным и резким человеком. Отец усердно старался себя переделать и стать таким, каким мать хотела его видеть. Он жаждал почитания со стороны матери, настоящего, проявляемого открыто. Его усилия оканчивались прахом, на него было жалко смотреть, но он ничего не мог с собой поделать. Родительский брак был дисгармонией, состоял из множества острых углов. Отец ловил много креветок, но деньги, вырученные от их продажи, тратились на финансирование его провальных бизнес-идей. Служащие банка смеялись ему вслед. Над деловыми начинаниями отца откровенно потешались. Мы слышали эти шутки в школе, а наша мама — на улицах Коллетона.

Только на реке Генри Винго обретал гармонию. Казалось, креветки сами идут к нему в руки, напевая от радости; за сезон он добывал их тонны. Отец фиксировал все цифры по каждому улову. Заглянув в судовой журнал, он мог сказать, в каком месте забрасывал сети, каким тогда был прилив и погодные условия. «Вся эта кухня» — так он называл свои записи. Река для него была чем-то вроде длинного текста, который он с удовольствием заучивал наизусть. На борту «Мисс Лилы», когда под нами было пятнадцать футов воды, я доверял отцу. Однако на этом же борту в его голове рождались всевозможные мысли, державшие его в состоянии вечного канатоходца, опасно балансирующего между крахом и мечтами о долгожданном богатстве.

— На следующий год я думаю выращивать арбузы, — как-то за ужином объявил отец.

— Прошу тебя, Генри, не делай этого, — взмолилась мать. — Как только ты посадишь арбузы, на Коллетон обязательно обрушится снегопад, наводнение или нашествие саранчи. Пожалуйста, Генри, придумай какой-нибудь другой способ ухлопать наши деньги. По-моему, ты единственный человек, который не умеет сеять кудзу [110] .

— Ты права, Лила. Как всегда права. Я в большей степени предприниматель, чем фермер. Мне привычнее иметь дело со здравыми принципами бизнеса и экономики, чем с сельским хозяйством. Мне вообще не надо было в это соваться, но я видел, как все сплошь и рядом заколачивают неплохие деньги на помидорах, вот и решил к ним примкнуть.

— Генри, прошу тебя, не надо больше ни к кому примыкать. Если уж вкладывать, то в солидные акции. Например, в «Южнокаролинскую электрогазовую компанию».

— Сегодня я купил в Чарлстоне кинокамеру фирмы «Белл и Хауэлл».

— Боже милостивый! Зачем, Генри?

— Будущее за кино, — ответил отец с сияющими глазами.

Мать сразу начала кричать, а отец невозмутимо достал из коробки приобретение, всунул в розетку провод от прожектора, щелкнул выключателем и запечатлел весь гневный монолог матери как комедию, которую потом будет весело смотреть. Несколько лет он безостановочно снимал свадьбы, крестины и семейные торжества. Отец поместил рекламу в местной газете, снабдив ее нелепой подписью: «Профессиональная видеосъемка от Винго». Правда, этот отцовский бизнес стоил нам дешевле всего. Глядя в видоискатель кинокамеры, отец чувствовал себя счастливым. А выглядел смешным.

Отец никогда не изменял своим убеждениям. Помню, Саванна как-то сказала, что эта особенность характера — его величайший недостаток.

Итак, отец продолжал с большим успехом ловить креветок, разбрасывая заработок на свои бесплодные увлечения. Тогда мы знали далеко не обо всех его провалившихся проектах; о некоторых нам стало известно только через много лет, когда мы выросли. Оказывается, отец был компаньоном с ограниченной ответственностью в одной из компаний города Мертл-Бич, открывшей курсы по обучению игре в мини-гольф. Курсы просуществовали один сезон. Еще он вкладывался в магазинчик, где должны были продавать тако [111] . Партнером отца был настоящий мексиканец, скверно говоривший по-английски, а главное — не умевший готовить тако. Между родителями вспыхивали отвратительные ссоры из-за отцовских трат. Мать использовала весь свой арсенал воздействия: насмехалась, кричала, отчитывала, льстила, умоляла, но все было бесполезно. Отец не воспринимал ее призывов быть экономнее и осмотрительнее. Аргументы мать излагала в форме предостережений; когда же они не достигали желаемой цели, мать срывалась и начинала перечислять страшные беды, которые падут на нашу семью, если отец не прекратит бездумно транжирить деньги. Родительские бури и извержения то и дело нарушали хрупкий покой нашего дома. Поскольку ссоры отца и матери были слишком частым явлением, мы не заметили, в какой момент материнские обиды и вспышки гнева превратились в стойкую ненависть к отцу. Несколько лет прошло в бесплодных перепалках, прежде чем мать объявила отцу скрытую войну и ступила на поле боя. Генри Винго считал, что женщинам нечего соваться в бизнес. Южные мужчины делятся на два типа: одни слушают своих жен, другие — нет. По части глухоты к материнским доводам отцу можно было смело присуждать черный пояс.

Если вы растете в доме человека, который любит вас, но при этом ужасно с вами обращается и не понимает парадоксальности своего поведения, вы вынуждены как-то защищаться. С этой целью вы тщательно изучаете его повадки и стараетесь предсказать, когда ждать очередных выплесков его темперамента. Я составил мысленный список наиболее впечатляющих недостатков отца и довольно рано пришел к выводу, что отец сочетает в себе балаганного шута и тупого упрямца. Не будь он жестоким, думаю, дети просто обожали бы Генри Винго и приноравливались бы к любым зигзагам его судьбы. Но я с ранних лет видел перед собой императора-самодура, в государстве которого главной добродетелью женщин и детей был страх. Отцовская политика отличалась тяжеловесностью и бездумностью. В воспитании детей и усмирении своевольной жены он признавал только одну тактику — тактику «выжженной земли».

В одном раннем стихотворении Саванна назвала отца «вассалом бури, главою клана ветра». Когда сестра переехала в Нью-Йорк, она с улыбкой заявляла, что у нее и братьев отцом был… блицкриг. Отец сторонился всего прекрасного. Он боялся тактичности, словно порчи, грозившей уничтожить накопленные им сокровища.

Как-то после очередной ссоры мать в слезах выкрикнула, что отцу недостает мозгов.

А однажды, накануне Рождества, мать обнаружила триста пачек непроданных рождественских открыток, которые отец приобрел оптом. Он сумел сбыть лишь семьдесят пять пачек, стучась едва ли не в каждый дом Чарлстона.

— Прикосновение Садима, — прошептала Саванна, когда мы остались одни.

— Это что такое? — поинтересовался я.

— Полная противоположность прикосновению Мидаса, — пояснила сестра. — Все, до чего дотрагивается наш отец, превращается в дерьмо.

— Он скрыл от мамы, что купил еще несколько тысяч пасхальных открыток, — сообщил Люк. — Я нашел их в сарае.

— Он вечно просаживает кучу денег, — вздохнула Саванна.

— А вы видели эти открытки? — спросил со своей кровати Люк.