— Тебе стоило бы нести крест по-настоящему, без колеса. Было бы по-мужски. Как только подумаю о том, через какие страдания Господь прошел ради меня…

— Так что, Том, нечего ныть. Лучше подумай, через какие страдания Господь прошел ради тебя, — тоном строгой учительницы произнесла Саванна.

— Дорогой мой, давай еще разок, — скомандовал дед. — Хочу убедиться, что скрип побежден.

Наконец крест был возвращен в гараж, а мы все трое уселись в зеленую лодочку деда. Амос ручным тросом завел мотор, я отвязал причальный канат, и мы понеслись по зеркалу реки Коллетон, держа курс к устричной отмели. Она находилась близ острова Сент-Стивен, где потерпел крушение «Хардевилл» — старый колесный паром, потопленный бурей в ночь нашего с Саванной рождения. Одно его большое колесо возвышалось над илистой почвой и чем-то напоминало разобранные часы. Основание корпуса было облюбовано тысячами устриц. Во время приливов это место было самым устричным во всем округе. Внутри ржавого корпуса обитало семейство выдр. На моей памяти они жили там всегда. Традиция сделала этих животных священными и неприкосновенными. Ни один охотник не смел поставить на них капкан. Два подросших детеныша выдры гонялись друг за другом между шпангоутами затонувшего парома. Дед заглушил мотор, и дальше мы двигались по инерции. Было время отлива, и вода стояла достаточно низко.

— Вы согласны, что Иисус оказал мне большую любезность, поместив устриц неподалеку от моего дома? — спросил дед. — Господь знает, как я их люблю.

Мы с Саванной, перегнувшись через борт, хватали устриц. Мы набрали дюжину крупных, величиной с ладонь, потом еще десяток поменьше. Некоторые срослись раковинами, и нам пришлось разъединять их молотком.

Затем я вылез и по колено завяз в иле. Я обошел отмель, высматривая самых крупных устриц и бросая их в лодку.

— Мне всегда кажется, что устрицы молятся, — сообщил дед. — Две молитвенно сложенные руки, которые возносят благодарность.

Дед не замечал, что у раковин острые края, о которые запросто можно порезаться. Я об этом помнил и потому двигался осторожно, словно дно было утыкано ножами. Пока я искал живых устриц, раковины устриц мертвых врезались в каучуковые подошвы моих теннисных туфель.

Мы набрали сорок штук и решили, что этого будет достаточно. Я запрыгнул в лодку, и мы пустились в обратный путь. Деду не удавалось завести мотор. Лодка крутилась в воде, словно дубовый листок. Любопытные выдры проносились рядом; их броски будоражили поверхность, которая теперь еще больше отливала перламутром. Дед снова и снова дергал трос, утирая рукавом пот со лба. Упрямый мотор не желал заводиться. Взрослая выдра устроилась на нижней части шпангоута затонувшего парома. В зубах у нее бился пойманный угорь. Выдра присела на задние лапы, некоторое время разглядывала странную рыбину, а потом приступила к трапезе. Она глодала угря так, как человек ест кукурузный початок. Вот тогда-то Саванна и высмотрела Снежинку.

— Снежинка! — радостно завопила сестра.

Она вскочила и едва не опрокинула лодку. Мне пришлось обеими руками утихомиривать суденышко, двигая телом в разные стороны, пока лодка не перестала качаться. Дед оставил попытки завести мотор и повернул голову туда, куда указывал палец Саванны. Белая самка дельфина плыла к нам, разрезая волны.

Полное имя дельфина звучало как Каролинская Снежинка. Впервые я увидел это чудо, когда мне было десять лет. В тот день мы ловили креветок вдоль отмелей Сполдинг-пойнт. На обратном пути к нам присоединилась Снежинка. Братство ловцов креветок утверждало, что это единственный белый дельфин на побережье Атлантики. Возможно единственный на Земле. Что же касается округа Коллетон с его изобилием соленых рек и речек, появление Снежинки здесь всегда воспринималось как явление необыкновенное. Ее ни разу не замечали среди других дельфинов. Некоторые ловцы креветок (в том числе и наш отец) считали, что дельфины, как и люди, не жалуют тех, кто выделяется из толпы. Скорее всего, соплеменники изгнали Снежинку за ее удивительную белизну, и она была обречена бороздить изумрудные воды в одиночестве. В тот день Снежинка сопровождала нас почти до самого моста, после чего вернулась в океан. Наличие белого дельфина придавало округу Коллетон оттенок избранности; все, кому довелось встретить Снежинку, запоминали этот момент на всю жизнь. Люди воспринимали дельфина как свидетельство неистощимой способности моря удивлять своими творениями.

С годами Снежинка превратилась для Коллетона в символ удачи. Говорили, что город живет и процветает до тех пор, пока белый дельфин осчастливливает его своим присутствием. Иногда Снежинка надолго пропадала, потом вдруг снова появлялась близ прибрежных островов Южной Каролины. Даже местная газета отмечала исчезновения и возвращения белого дельфина. Снежинка вплывала в главное русло реки, грациозно двигалась вдоль берегов, и весь город несся приветствовать своего живого символа. Торговля замирала; жители бросали дела и спешили на берег. Но в главном русле Снежинка показывалась редко, что делало каждый ее визит особо чтимым событием. Животное-символ, животное-дар, дельфин, наделенный царственным величием и изгнанный сородичами. Стоя у реки, люди выкрикивали имя Снежинки, приветствовали ее, восхищались ее белизной. Они были ее единственной семьей.

Наконец дед завел мотор, и мы понеслись обратно. Снежинка выпрыгнула из воды. В свете закатного солнца ее брюхо было почти фиолетовым.

— Она плывет вместе с нами, — сказал дед, направляя лодку к Снежинке. — Если это не доказательство живого Бога, тогда вообще доказательств не существует. Вы можете думать: разве Господу мало обычных дельфинов? Разве в них недостаточно красоты и совершенства? Но Бог создает еще более прекрасные существа, дабы усладить глаза человеческие.

— Никогда не видела Снежинку так близко, — призналась Саванна. — Надо же, совсем белая, как скатерть.

Но когда расстояние между нами и дельфином сократилось до двадцати ярдов, выяснилось, что Снежинка не совсем белая. Когда она резко выныривала из воды, кожа ее спины отливала нежнейшими тонами; плавники вдруг становились серебристыми. Оттенки ее кожи постоянно менялись, и ни один не повторялся дважды. Снежинка кружила вокруг лодки и напоминала молоко, вылитое в воду. Выпрыгивая и замирая в воздухе, Снежинка обретала цвет предзакатного солнца, а по возвращении в воду вновь становилась молочно-белой.

Некоторые эпизоды моего прошлого — что разбежавшиеся шарики ртути; мне никак не собрать их, они никак не выстраиваются в одну картину. Только символы, фрагменты, замирания сердца. Помню реку, панораму города, деда, направляющего лодку к другому берегу, мою сестру, охваченную экстатическим восторгом, который впоследствии был выражен в самых лучших и сильных ее стихах. Помню металлический запах собранных устриц, оглушительные детские голоса на берегу… Когда в реке появлялся белый дельфин, к обыденной жизни примешивалось чудо. В моих снах Снежинка плавает по-прежнему — белое божество, питающее и огонь, и темные холодные воды моей истории. В моем детстве хватало разных мерзостей, но река никогда не обманывала и не предавала меня. И ее богатства, благодаря которым мы существовали, не были фальшивыми.