Дым внутри меня горячий и плотный, и я чувствую себя так, как будто у меня есть душа.

Агент говорит: мой собственный рекламный фильм.

Люди, ушедшие из жизни, черные и раздувшиеся. Длинные ряды мертвых людей, которых ФБР выносила из дома собраний, они лежат там, черные от цианида, принятого на последнем причастии. Эти люди, не важно, что они там себе представляли о том, кто едет к ним по дороге, они предпочли умереть, но не выяснять, кто это.

Они умерли вместе, всем скопом, держа друг друга за руки так крепко, что ФБР пришлось ломать их мертвые пальцы, чтобы расцепить их.

Агент говорит: Знаменитость Суперзвезда.

Согласно церковной доктрине, прямо сейчас, когда соц.работница ушла, я должен взять нож из раковины и перерезать трахею. Я должен вывалить свои кишки на кухонный пол.

Агент говорит, что он ответит на звонки Шоу Дона Вильямса и Барбары Уолтерс.

Среди умерших — бумажная папка с надписанным моим именем. Я пишу в ней:

Удерживаемый Уцелевший Клиент Номер Восемьдесят Четыре потерял всех, кого он когда-либо любил и всё, что придавало его жизни смысл. Он устал и спит большую часть времени. Он начал пить и курить. У него нет аппетита. Он редко моется и неделями не бреется.

Десять лет назад он был трудолюбивой солью земли. Он хотел всего лишь отправиться в Рай. Сегодня он сидит здесь, а всё в мире, ради чего он работал, исчезло. Все его внутренние правила и самоконтроль исчезли.

Нет никакого Ада. Нет никакого Рая.

И его осеняет мысль, что теперь всё возможно.

Теперь он хочет всё.

Я закрываю папку и кладу ее назад в кучу.

Просто между нами, спрашивает агент, есть ли какой-то шанс, что я убью себя в ближайшем будущем?

Взирающие на меня сквозь джин-тоник впалые лица людей из прошлого. Все они мертвы на казенных фотографиях под моим бокалом. После моментов вроде этого, вся твоя жизнь превращается в соус.

Я снова наполняю бокал.

Я зажигаю еще одну сигарету.

Действительно, в моей жизни больше нет точки отсчета. Я свободен. И к тому же я должен унаследовать двадцать тысяч акров в центральной Небраске.

Ощущение такое же, как десять лет назад, когда я ехал в центр на полицейской машине. И я опять слаб. И, минута за минутой, я удаляюсь прочь от спасения в сторону будущего.

Убить себя?

Спасибо, говорю я. Нет, спасибо.

Давайте не будем с этим спешить.

Я уже запарился говорить полиции все утро, что я оставил соц.работницу живой, что она отчищала кирпичи вокруг камина в рабочем кабинете. Проблема в том, что дымоход не открывается, как надо, и дым идет внутрь помещения. Люди, на которых я работаю, жгут сырую древесину. Я говорю полиции, что я невиновен.

Я никого не убивал.

Согласно ежедневнику, вчера я должен был вычистить кирпичи.

Вот так и прошел весь этот день.

Сначала полиция наезжала на меня, почему я убил свою соц.работницу. Затем позвонил агент, чтобы пообещать мне весь мир. Фертилити, Фертилити, Фертилити в этой картине нет места. Скажем прямо, я не в восторге от того, как она зарабатывает на жизнь. Плюс, я не знаю, какие именно страдания ожидают меня в будущем.

Поэтому я запираюсь в ванной и пытаюсь понять, что вообще происходит. Это зеленая ванная на первом этаже.

Как следует из показаний, данных мною полиции, я обнаружил соц.работницу мертвой, лежащей вниз лицом на кирпичах перед камином в рабочем кабинете, на ней все еще были черные вонючие брюки, сползшие на задницу, когда она падала. Ее белая рубашка была выпущена, а рукава закатаны до локтя. В комнате было не продохнуть из-за смертельного хлоргаза, а губка была все еще зажата в ее мертвой белой руке.

Перед этим я вылез через подвальное окно, которое мы оставляли открытым, чтобы я мог приходить и уходить незаметно для телевизионщиков, гоняющихся за мной с камерами, бумажными стаканчиками с кофе и профессиональным сочувствием, как будто им платят достаточно, чтобы они по-настоящему заботились. Как будто они не освещают подобные истории каждые два дня.

Поэтому я заперся в ванной, а ко мне уже стучится полиция, чтобы узнать, не кончаю ли я с собой, и сказать, что человек, на которого я работаю, орет на них по спикерфону, требуя объяснить, как есть салат.

Полиция спрашивает: мы с соц.работницей боролись?

Посмотрите в моем ежедневнике вчерашний день, говорю я им. У нас не было на это времени.

От начала работы и до восьми часов утра я должен был конопатить окна. Ежедневник лежит раскрытым на кухонном столе рядом со спикерфоном. Я должен был красить архитрав.

С восьми до десяти я должен был счищать пятна масла с подъездной дорожки. С десяти и до обеда — подстригать живую изгородь. С обеда и до трех — подметать крыльцо. С трех до пяти — менять воду у всех цветочных композиций. С пяти до семи — чистить каминные кирпичи.