Шрифт:
— Да ведь море-то рядом.
— Что из того, царевна. Соленое оно. Из него не напьешься. Видимость одна, что вода.
— А переговоры?
— Переговоры начались. Больше скажу — хорошо пошли, да как турки приметили нашу слабинку, так тянуть начали.
— Что ж, каждый свою пользу блюдет.
— Может, и иначе было. Рассчитали турки, что без воды нашим не устоять, а о воде никто и не подумал. Лазутчики ихние им и донесли.
— И они тянуть стали.
— Полагаю, что так. Только пришлось князю Василию Васильевичу переговорам конец положить да в обратный путь собираться. Да сказывают, он и не жалел вовсе. Больно жажды напугался.
— За испугом у Голицына дело не станет. Нет причины, сам придумает.
— Вот теперь великая государыня и думает, как дорогих гостей в первопрестольной принимать, чтоб без ущербу для чести государственной было.
— Какая уж тут честь! Наградит всех непомерно, и дело с концом.
— Да есть, государыня-царевна, и еще одна загвоздка. С рекой Амуром.
— Там-то что стряслось?
— Ввечеру посланец от Головина примчался, сколько коней в дороге дальней загнал. Сам еле жив остался. Пришлось Головину [130] в Нерчинске мир с Китаем подписывать. [131]
— Что ж тут плохого?
— Как посмотреть.
— Знаю, китайцы там разбушевались, того гляди, войною могли на нас пойти.
— Вот потому Головин и отдал им все, что казаки завоевали, все до последней пяди.
130
Головин Федор Алексеевич(1650–1706) — государственный деятель, дипломат, граф (с 1701 г.), сподвижник Петра I.
131
Нерчинский договор 1689 г. заключен 27 августа после военного конфликта, вызванного стремлением маньчжурской династии завоевать освоенное русскими Приамурье. Русским были навязаны статьи договора, вынудившие оставить обширные территории, в то же время были приняты положения, открывавшие возможности к развитию политических и торговых отношений.
— О чем ты говоришь, Федор Леонтьевич?
— Об Амуре-реке, матушка царевна. Отдал Головин китайцам оба его берега, будто наших там и не бывало. Нерчинский тракт это называется. Одно утешение, от столицы далеки земли приамурские. А жаль, больно жаль!
— Эх, Софья Алексеевна, Софья Алексеевна, досталися тебе помощнички — в дурном сне не приснятся. Ладно, Федор Леонтьевич, ты поменьше болтай, а я к государыне пойду. Оно и понятно, как нехорошо у нее на душе теперь.
8 августа (1689), в день памяти Перенесения мощей преподобных Зосимы и Савватия, Соловецких, и поминания святителей Емилиана исповедника, епископа Кизического, и Мирона чудотворца, епископа Критского, царь Петр Алексеевич с семейством уехали из Преображенского к Троице от опасности стрелецкого бунта.
— Петрушенька, сынок, что ж теперь будет-то? Какая судьба нас ждет? Чего из Преображенского, как на пожар, сорвалися? Не на погибель ли свою? Может, кто тебя нарочно из Москвы-то вызвал?
— Матушка, царица Наталья Кирилловна, не тревожься, родная. Ничего худого с нами не будет. Только бы до Троицы добраться, за стенами ее неприступными укрыться.
— Почем знаешь, Петр Алексеевич? В Москве-то кто тебя известил?
— Стрельцы, маменька.
— Ой, не верю я им, непутевым. Обманщики они, Петруша, все как есть обманщики.
— Не все, маменька. Думаешь, всем правление Софьи Алексеевны по душе пришлось. Многие от нее избавиться хотят. Не знают, с чего начинать.
— И ты веришь? Неужли веришь, Петрушенька! Чем она для бояр-то плоха? Каждого уважит, каждого не по чину да заслугам наградит, слов ласковых три короба наговорит. Что им ее на тебя менять, сыночек.
— Однако видишь, как Федька Шакловитый к стрельцам в Кремль явился, зачал их мутить, чтоб государыней объявили, нашлись и такие, что не поленились до Преображенского добраться, меня упредить.
— Ахти мне! Государыней! Ее-то! Как только Бог грехам терпит: девку царицей, да еще, поди, и с супругом невенчанным, с князем Василием Васильевичем.
— Что невенчанный — дело нехитрое. Позвал попа да окрутил — вот тебе и законный супруг.
— Что ты, сыночек, такое говоришь! Жена ведь у него!
— Жену в монастырь, под клобук — велико ли дело.
— Да где ты вольности такой набрался, Петр Алексеевич, все законы Божеские да человеческие попирать! Ну, а как мы одни у Троицы-то окажемся? Пришлет за нами Софья Алексеевна верных стрельцов, и дело с концом. Ой, горюшко ты мое, горе! Помнишь ли, как нам остатним разом вместе с царевной по этой же дороге из Москвы бежать пришлось? В Воздвиженском дворце тогда задержалися. Тут Софья Алексеевна бунтовщиков и порешила, к Троице не пошла. Может, и нам так, а, Петрушенька? До Троицы вон еще сколько, а царица Евдокеюшка у нас в тягости — куда ее дальше трясти.