– Посторонние люди часто пугают меня своими действиями. Я не могу понять, почему это происходит именно со мной!

– Анна Белль, та нищенка сумасшедшая, ее нужно простить…

– Со мной что-то не так? – спросила девушка, резко остановившись и посмотрев на графа своими глубокими карими глазами.

– Да… что-то не так, – вдруг согласился с ней граф. – Простите мою нескромность, мадемуазель, но я буду с вами честным… Шувалов сделал паузу, которая холодом отозвалась в сердце Анны Белль. Она, не сходя с места, пронзительно глядя на Андрея Петровича, ожидала услышать что-то страшное. – Есть у вас одна особенность… – медленно продолжал граф, с трудом подбирая слова. – В первый раз в своей жизни я не могу налюбоваться, глядя на женщину… на вас, Анна Белль… не могу противостоять чувствам, которые охватывают меня каждую минуту, когда вы рядом… Вы правы. Определенно, здесь что-то не так. Это не выразить словами, разве что стихами… – А вы пишете стихи? – Иногда. – Пожалуйста, прочтите мне что-нибудь, ваше сиятельство… ой, Андрей Петрович! – взмолилась девушка. Граф задумался на мгновение и произнес несколько строк по-французски:

Cet invincible amour que je porte en mon sein,

Dont je ne parle pas, mais que tout Vous atteste,

Est un sentiment pur, une flamme celeste

Que je nourris, hela`s, mais c’est en vain.

De la seduction je ne suis pas l’ap^otre:

Je serai fortune possedant Vos appas,

Je vivrai malheureux, si Vous ne m’aimez pas,

Je mourrai de douleur, si Vous aimez un autre.

Непобедимую любовь несу в своей груди,

Не говорю я с ней, но чувствую всем телом.

Напрасных мук пожара между делом,

Огонь небесных грез, прошу, не разожги.

Я не апостол, чтобы долго устоять

Пред обольщением любви, греха и страсти.

Пусть я умру в печали и несчастьи,

Коль не судьба мне вами обладать. [30]

– Очень красиво, – сказала Анна Белль, чуть зардевшаяся от интимного смысла этих стихов.

Шувалов взял ее за руки. От этого прикосновения приятное чудодейственное тепло и спокойствие разлились по телу девушки. Она боялась поднять глаза, чтобы взглянуть на Андрея Петровича, хоть и понимала, как он ждет этого момента. Она чувствовала, что именно сейчас должна посмотреть ему в глаза и это будет не просто взгляд, это будет ее ответ на тайный вопрос, который был ей задан в стихах. Лицо девушки горело, руки стали ватными… Не поднимая головы, она сделала шаг вперед и прижалась щекой к его груди. Тут же, испугавшись такой вольности, отпрянула и побежала к дому…

– Завтра! На том же месте?! В то же время?! – прокричал граф ей вслед.

Анна Белль остановилась только у самых дверей, повернулась к Андрею Петровичу и весело крикнула в ответ:

– У цветочного магазина!

Шувалов в знак согласия прикоснулся к шляпе с легким поклоном.

3

Девушка вбежала в дом и чуть не столкнулась с Герритом Браамкампом, который выглядел вполне здоровым и, улыбаясь, встречал внучку.

– Het is nu goed aanvaard onder de huidige jeugd te benoemen bezoeken zo luid te horen de hele stad?1 [31] – лукаво поинтересовался он.

– Nou, opa!.. [32] – вспыхнула Анна Белль.

– Ik begrijp alles, Ik hevig verouderd! – Геррит с обожанием смотрел на девушку, блиставшую красотой и счастьем. Он был благодарен Анне Белль, которая под конец его жизни наполнила этот одинокий дом светлыми эмоциями и радостью. – Overdraagbare Shuvalov rij, zij het gaat om ons op elk tijdstip. Direct morgen. Bere zijn… een bloemenwinkel en heeft geleid tot de lunch. [33]

– Nou, opa! Dat is niet zo beleefd afluisteren! [34]

– Ha! Ja, ik vergat te trekken Staven van de oren en nog hoor je stem, Anna Bell. O morgen bij de datum kent de hele Amsterdam! Maar we leven in een vrije stad. [35]

Анна Белль действительно чувствовала себя счастливой. Ей было и боязно, и так интересно узнать в свои шестнадцать лет, что же таит в себе будущее отношений с Андреем Петровичем.

Девушка была готова повиноваться судьбе, безрассудно подчиниться интуиции и чувствам. Ей хотелось быть рядом с графом Шуваловым, прижаться щекой к его груди и прикоснуться губами к его губам. От этих дерзких желаний сердце билось учащенно и опять начинало пылать лицо. Она поднялась на второй этаж особняка и по дороге в свой будуар остановилась у картины, смотреть на которую раньше избегала. Теперь стыд прошел, картина выглядела привлекательной и волнующей. Анна Белль без тени смущения рассматривала детали полотна и почти физически ощущала эмоции изображенных на нем мужчин, женщин и сатира. Это была работа французского живописца XVII века Никола Пуссена «Акис и Галатея». Конечно же Анна Белль знала все и об этой картине, и о Никола Пуссене. Но раньше, проходя мимо, она всегда отводила глаза от обнаженных тел Акиса – сына римского бога Фавна – и его возлюбленной нимфы Галатеи. Сейчас же она с трепетом рассматривала композицию и сама уже была готова перенестись туда, чтобы наблюдать за происходящим наяву. Только шаги деда отвлекли ее от этих мыслей. Девушка быстро проскользнула к себе в будуар, смутившись и покраснев. В спальне Анну Белль ждал странный сюрприз: знакомые картины на стенах были кем-то подменены – на их местах находились совершенно другие полотна… Там, где раньше висел «Загородный пейзаж» Адриана ван де Вельде, теперь красовалась картина немецкого художника Лукаса Кранаха «Аполлон и Диана». При взгляде на обнаженные фигуры молодой богини Дианы и статного Аполлона у Анны Белль появилось непривычное ощущение какой-то внутренней напряженности, томления и тяжести внизу живота.

Диана на картине была чем-то похожа на саму Анну Белль, а лицо Аполлона, изменившись прямо на глазах, вдруг приняло черты графа Шувалова. От этого девушка вдруг почувствовала себя обнаженной перед графом на месте сидящей богини.

Неизведанное ранее влечение к телесной близости охватило ее юное сознание и тело. Ей нравилось быть голой под взором Андрея Петровича, стыд куда-то испарился.

Другая картина из коллекции дедушки Геррита, написанная флорентийским живописцем Алессандро Аллори, тоже чудом переместилась в комнату к Анне Белль. На ней были изображены невинные Венера и Амур, но она тоже вызывала прилив фантазий, прибавляла трепета и волнения, уже завладевших Анной Белль. Девушка не могла противиться желанию рассмотреть Венеру и, не отдавая себе отчета в действиях, разделась сама.

Встав обнаженной перед картиной, она стала гладить себя руками, и от этих прикосновений ее сознание уносилось куда-то в вечность, сердце рвалось наружу, появилось сладострастное щемление между сомкнутых ног.

Анна Белль сравнивала свое тело с телом Венеры, разглядывая себя в зеркале напротив. Возникшая дрожь в коленках мешала твердо стоять на ногах. Девушка отступила к кровати и легла на покрывало. Она продолжала ласкать себя и рассматривать полотна.

Единственное, чего боялась Анна Белль, – всполоха света и порыва ветра, которые могли унести ее в таком состоянии внутрь картины. Но ощущение страха никак не уменьшало той силы возбуждения, которое овладело ее существом. Блуждая взглядом по картинам, она все время натыкалась на композиции, которых в ее комнате никогда не было.