Шрифт:
ПРОТЕКТОРЫ ИЗМЕНЫ
Автомашина испортилась, и мы должны были остановиться в придорожной франконской деревушке, расположенной между Айсбергом и Штейном. Все необходимое для ремонта нашлось на наше счастье в местной кузнице.
В один миг вокруг нас выросла толпа крестьян. Центром их внимания был мой спутник — лейтенант Красной Армии, которого до сих пор здесь не видели. Из толпы вышел худой смуглый юноша:
— Позвольте, товарищи, я вам помогу,— он назвал себя Василием Б. из Куликова Львовской области. В 1943 году он был вывезен немцами на работу и до конца войны работал у крестьянина. Потом попал в юнрравский лагерь для переселенцев, находившийся возле деревни, а вот уже второй год ждет репатриации: слово «репатриация» он произносит шепотом, с оглядкой.
Обещаю ему узнать на другой день адрес советской репатриационной комиссии. На этом наш разговор обрывается, потому что между мной и Василием появляется фигура с русыми кудрями и глазами молодой совы. Этот тоже воспитанник ЮНРРА и такой же «переселенец» — немец из Запорожской области, который бежал вместе с гитлеровскими войсками в «фатерлянд». На голову Василия сыплются крепкие ругательства, рука другого парня тянет его за воротник в толпу. Василий мигом исчезает из нашего поля зрения.
Однако он появился еще раз. На другой день утром, точно в условленное время, он приехал на велосипеде в наше общежитие. Над опухшей бровью парня краснел широкий шрам. Рассказав о том, что случилось с ним вчера, он посидел в моей комнате минут пять, старательно записал адрес комиссии, попросил Несколько советских газет и отправился в Нюрнберг.
Через два часа он вернулся: в этот день в комиссии не принимали. Попросил позволения оставить у меня велосипед, иначе «они догадаются, куда я езжу и поломают машину». Однако зря я ждал Василия в следующее утро, зря ждал неделю, другую, четвертую. Наступил день отъезда, велосипед несчастного Василия из Куликова пришлось сдать в хранилище магистрата, как собственность человека, пропавшего без вести...
Это не исключительный случай, таких «инцидентов» бесчисленное множество в этом удивительно странном клубке, который в западных зонах возник под присмотром англо-саксонских поборников «демократии, справедливости и порядка». И они возникали на другой же день после разгрома гитлеровской Германии, когда первые английские и американские корреспонденты дрожащими от страха руками фотографировали горы трупов в Бельзенском концлагере. Кое-кто из них, может быть, и не знал тогда, что преступление породило преступление и что на этой самой немецкой земле, на которой дымит еще кровь неисчислимых жертв фашистского террора,— волею их правительств было создано новое гнездо воинствующего фашизма.
Начало этой грязной аферы известно. Вступившие на территорию Германии союзные войска застали там не только миллионную армию белых рабов «третьей империи», но и большую шайку квислингов и квислинжат, разноречивую челядь Гиммлера, удивительное сборище каинов и иуд, пену и грязь народов. И тогда случилось то, что не снилось самым закоренелым циникам. Вместо того чтобы предать гиммлеровских подонков суду, справедливому суду народов, союзные оккупационные власти заботятся о них так любовно, как не заботился об этой швали сам Гиммлер. Таким образом, измена своему народу была в течение одного дня поднята на пьедестал и поставлена в один ряд с честностью...
Однако это лишь начало преступления, имя которому — политика англо-американцев в отношении перемещенных лиц.
Вместо того чтобы сделать все возможное и позволить жертвам гитлеровской каторги немедленно вернуться на родину, авторы этой поистине неслыханной провокации начали делать все возможное, чтобы преградить им дорогу к дому. Тут провокаторам становится пригодной гиммлеровская грязь. Мельники, бандеры, кубийовичи, климовичи и климачи, андерсы и грабики, рогожины и жизровичи — вся эта шайка переходит теперь на содержание новых сегодняшних господ. Они получают задания по специальности: разлагать, натравливать, терроризировать. Все способы хороши, если они ведут к цели, к созданию в сердце Европы резервной армии фашизма — пусть грязной, пусть пестрой, пусть запятнанной всеми смертными грехами, зато послушной, зато согласной на все за кусок гнилой колбасы.
В июле 1944 года, когда союзные войска продвигались с боями в глубь Франции, Гитлер созвал в Берхтесгадене совещание своих ближайших соратников. Он заявил им приблизительно следующее: «В связи с опасностью вторжения союзных войск на территорию Германии я признал необходимым выработать план уничтожения иноземных рабочих. Это необходимо по двум причинам. Когда Германия станет полем боя, мы можем стать свидетелями бунта рабов. Кроме того, было бы не совсем желательным, чтобы двенадцать миллионов молодых, здоровых людей возвратились во враждебные нам страны, которые необходимо биологически ослабить. Уничтожение надо проводить под предлогом транспортирования рабочих из одного лагеря в другой. Я предлагаю при первом же сигнале тревоги приступить к убийству двух с половиной миллионов иноземных рабочих, в первую очередь тех, которые были вывезены с территории Советского Союза».
Действия развернулись такими темпами, что Гитлер не успел осуществить свой план. Зато теперь осуществляют его другие, осуществляют методами, заимствованными у Гитлера, и у Фридриха II, и у французских ловцов человеческих душ в иноземный легион. Квислинговской накипи слишком мало, необходимо пополнять ее свежим людским материалом. И они пополняют обманом, шантажом и террором, загоняя людей в ряды лишенных отечества и национальной чести ландскнехтов — янычар. На наших глазах в центре европейского континента происходит охота на людские души, охота с травлей собаками, отвратительное зрелище, беспрецедентное в истории человечества.