Шрифт:
Норма (словно проснувшись). Что? Что вы сказали? Погаснет?
Фрау Мильх. Я говорю, плохо подают газ. Это не жизнь, а мученье. Бывает и так, что выключают на целую неделю, а то и на две. Тогда приходится топить углем, а вы знаете, какой это сегодня дефицитный товар. Один бог знает, когда все это кончится. (Вытирает платком глаза). И за что? Скажите, леди, за что?
Норма. Вы бы лучше подумали, фрау Мильх, за что в эту минуту, может быть, идет на смерть русский человек Андрей Макаров.
Фрау Мильх. О леди! Моя совесть чиста, как слеза. (Крестится). Я вам все, всю истинную правду, как перед богом, сказала. Что ж еще может сделать несчастная одинокая женщина...
Норма. Довольно, ради бога, довольно...
Фрау Мильх. Хорошо, леди, я буду молчать. Это единственное, что мне разрешено.
О!.. Вас уже искали...
Дуда (прижал палец к губам).
А вот и я, леди.
Норма (порывисто встала). Боже мой! Наконец-то...
Дуда. Что с Макаровым?
Норма. Остался час до казни. В двенадцать часов дня...
Дуда (снял пилотку и вытер лоб). Значит, успели. Как говорится, в последнюю минуту.
Норма. Что? Вручили?
Дуда. Офицеры нашей миссии уже здесь — приехал вместе с ними. Они пошли к Петерсону, но, видно, не застали его и поехали к коменданту города. Ну, Петерсон, смотри!..
Норма. Боже мой! Наконец-то сердце успокоится.
Дуда. Тяжело Макарову в эту минуту, но еще десять — двадцать минут, и сердце его успокоится. Теперь уж они не посмеют сказать нашим офицерам: «Макаров — убийца».
Норма. Сегодня утром на минутку выскользнул из лагеря Мальцев и рассказал, что сброд Цуповича шныряет по лагерю, вчера двоих избили до крови. Шестнадцать человек из арестованных увезли неизвестно куда под конвоем немецких и... американских полицейских. Вчера вечером комендант лагеря ходил по баракам с револьвером в руке и угрожал новыми арестами, а на рассвете прочел у себя под окном: «Будем как Макаров!»
Дуда. Когда я вернусь на Украину, на развалины родного Тернополя, и застану в живых свою мать, я скажу ей: хоть я и тяжко болен, мама, но душа моя здорова, как никогда раньше: хотя она и видела бездну подлости, но видела и вершины благородства, имя которому — советский человек. Встречай, мама, своего воскресшего сына.
Норма. Я завидую вам, вашим руинам и вашему счастью, мой мальчик.
Дуда. «Медвежья лапа»!
Норма. Спокойно. Он...
Боб (входит, слегка запыхавшись, и с отвращением вытирает ладони рук о перчатки). Да разрази меня гром, если он раньше чем через месяц соберет свои гнусные кости! (Заметив смущенного Дуду, он поднял руку). Сиди, малыш! Сегодня я уже не «Медвежья лапа», а такой же перемещенец, как и ты. (Налил стакан джина, поднес ко рту, но, подумав, выплеснул джин на пол.) Мистер Петерсон перемещает меня в Китай. Слыхал? Ему кажется, что там я перестану царапаться. Как же!.. Да поглотит меня ад, если в мире есть сила, способная вырвать из моей груди обиду, нанесенную этому русскому!.. (Норме.) Кстати, вы еще не узнали, леди?
Норма ( после короткого колебания). Остался еще час... (Нервными глотками пьет кофе.)
Боб. Говорят, русская миссия приехала выручать своих. И, видно, правда: наши офицеришки так и забегали по городу, словно их блохи закусали. При одной мысли о красных у них поджилки трясутся. О-го! Хотел бы я видеть, если бы дошло до чего... Вот был бы спектакль, пропади они все пропадом! (Ходит по сцене, останавливается перед Дудой.) А ты, малыш, за кого? За Макарова?
Дуда. Я за справедливость.
Боб. Гм... Так вот что! Каюсь, горько каюсь, места себе не нахожу, но... если б кто-нибудь из вас знал тогда, что творилось в моем сердце. Я, старый дурак, не туда целился, не туда! Ну, что ж! Теперь настало время расплатиться за свои грехи и расквитаться за свою слепоту. Так будьте же вы, небеса, и вы, леди, и ты, малыш, моими свидетелями: иду на край света, но и там расквитаюсь за вас, за себя и за севастопольца! (Упал на стул и, спрятав лицо в ладони, закачал головой в бессильном гневе и отчаянии.)
Дуда. Не убивайтесь, сержант. Куда бы судьба ни забросила вас теперь, я уверен, вы не будете одиноки. Ведь это только одному все непонятно, тяжело и страшно. Макаров — там, но в этот тяжелый час он знает, что нас — многомиллионный легион, а он — его рядовой солдат. Он знает, что мы с ним, мы думаем о нем и мы за него, за нашего товарища и брата, отдали бы... (Оборвав, отвернулся к стене.)
Норма (прижимая руки к груди). Еще час... (Глаза ее сухи, губи сжаты болью, гневом и ненавистью.)