Я, конечно, ожидал некоторых затруднений с размещением отряда в «подкопченном» Барнауле. Однако в действительности это оказалось самой настоящей проблемой. В единственной на всю столицу горного округа гостинице свободных мест не оказалось, а требовать выселения сразу нескольких семей погорельцев мне показалось неприличным.

Постоялые дворы, все шесть, оккупировали собранные по округе крестьяне. Похоже, их мнения никто не спрашивал – входы-выходы охранялись солдатами десятого Барнаульского батальона. Наверняка горная администрация уже приступила к разборке сгоревших строений, обеспечив таким экзотическими способом себе дополнительные рабочие руки.

Оставалось или искать еще не сданную в наем часть чьей-нибудь усадьбы, или, сделав морду кирпичом, внаглую заявиться к Фрезе. Как горный начальник, он имел право жить в шикарном двухэтажном каменном особняке на Московской улице. Я знал, что он не посмеет мне отказать. Другой вопрос, хочу ли я хоть сколько-нибудь зависеть от капризов такого хозяина?

С арендой жилья тоже было все не слава богу. Начать хотя бы с того, что вернулся я в Барнаул, имея с собой рублей сто с мелочью. Письмо Гинтару, у которого на хранении оставались мои наличные капиталы, отправил еще из Кузнецка и надеялся вскорости получить ответ. Но где-то жить и что-то есть нужно было уже сейчас.

Конечно, для любого крестьянина этого времени сто целковых – гигантская сумма. Гораздо больше, чем он зарабатывает лет за пять. Но ведь ему и не нужно приводить в порядок дорогущее, приличествующее действительному статскому советнику платье. И арендовать помещение минимум метров сто квадратных не нужно. Я уж не говорю о необходимости кормить тринадцать здоровых, увешанных оружием мужиков с их лошадьми. Поэтому я рассчитывал, что наличествующих капиталов хватит едва ли на неделю…

В конце концов, не шнырять же нам по всему городу в поисках пристанища! И я отправился к дому Степана Ивановича Гуляева, прямо у паромной переправы за пятак наняв шустрого пацана в проводники и помолившись, чтобы ветер странствий не унес этого замечательного человека куда-нибудь в глубины Алтая.

По Большой Тобольской улице поднялись от реки к Московскому проспекту с пешеходным бульваром посередине. Обогнули дом начальника АГО и по Петропавловской, держа курс на колокольню Петропавловского собора, выехали на шикарную, по меркам Сибири, Демидовскую площадь.

Похоже, Барнаульский горный госпиталь и здание Томского губернского присутствия строили по одному проекту. И красили из одной бочки. Дома были похожи, как двое из ларца. А вот здоровенный свеженький каменный корпус с романскими арками окон, который я принял за какую-нибудь школу или гимназию, оказался Алтайским горным правлением. Причем начинали его строить, как я верно догадался, именно для горного училища. Только Фрезе решил, что столь большое строение для сотни кадетов будет великовато.

С третьей стороны, придавленное собственным весом, расплылось одноэтажное здание инвалидного дома. Портик с классической крышей и греческими колоннами был достоен храма какого-нибудь античного бога, а вся остальная постройка представляла собой неимоверно вытянутую вдоль площади избу.

От реки, монументально и градообразующе, площадь ограничивали цеха сереброплавильного завода. Ну и обелиск с барельефом Демидова в центре. Если не присматриваться, не обращать внимания на все еще не убранные кучи строительного мусора, на серые от грязи окна дома инвалидов, на жирную грязь и навозные кучи под ногами, то легко себе представить, что стоишь не у черта на куличках в четырех тысячах верст от Москвы, а где-нибудь на окраинной площади Санкт-Петербурга. Сильно не хватало мостовой. Или хотя бы асфальта…

Тихонечко, шагом, чтобы не поднимать в воздух облака пыли, выехали на Иркутскую.

Та ее часть, что была ближе к центру, к Демидовскому столбу, пожарами оказалась не затронута. Знакомая уже по Томску, деревянная, с украшенными прихотливой резьбой двухэтажными пряничными домиками, улочка. Клены и березы вдоль разъезженной до колеи дороги. Веселая травушка-муравушка вдоль заборов. Сирень в палисадниках. Другой мир, другой город. Провинция, трогательная и настырная в попытке прыгнуть выше головы.

Наконец нашли дом Гуляева. Вваливаться сразу во двор я посчитал неправильным и отправил на разведку Артемку. Тот отважно открыл незапертую дверь и отправился в глубину дома. Слышно было, как казачок кричит: «Ваше высокоблагородие!»

Не пробыв внутри усадьбы и пяти минут, денщик выскочил и как-то боком, судорожно сжимая рукоять шашки, подошел.

– Что там?

– Боязно мне, вашество. А ну как этот… перекинулся?

– Чего?

– Там, ваше превосходительство, чучелы везде сидять. Дохлые вроде, а зенками так и зыркают! Не иначе хозяин тутошний – колдун и зверев тех заморозил. А можа, и сам в кого перекинулся, штоб, значицца, нас к себе завлечь.

– Это все? – веселился я.

– Ну, там, Герман Густавович, исче камни везде. И на камоте, и на полках валяются. Мнится мне, есть и блескучие, як золото. А в дальней горнице в штофах стеклянных что-то варится и булькает.

– А сам хозяин что же?

Артемка выпучил глаза и развел руками:

– Не видать, ваше превосходительство.

Еще раз хихикнув, глядя на испуганную рожицу молодого казачка, я спрыгнул с лошади. Поймал себя на мысли, что получается теперь это у меня легко и непринужденно. Как у прирожденного кавалериста. Ну, быть может, и не совсем как у казаков, но уж точно лучше, чем у меня же полгода назад.