Хочется теперь задать вам один вопрос: как вам кажется, нравственные беды и духовное несовершенство людей случаются только от их невежества, от незнания этих заповедей или от чего-то еще? Неужели для того, чтобы быть хорошим, важно только узнать, усвоить нужную моральную информацию, и на следующий день я уже необходимо другой, лучший? Попробуйте после того, что вы узнали, стукнуть кулаком по столу и сказать: «Хватит жить грехом, с завтрашнего дня, скажем с 12.00, начинаю выполнять все заповеди». Гарантирую, что в 12.30 вы убедитесь, что толком ничего не получается. Заповеди прекрасны, но если бы их исполнение было в одних человеческих силах, тогда Христу не надо было бы идти на крест. По образному сравнению одного православного богослова, сделаться по-настоящему лучше одним личным волевым усилием — это все равно, что вытянуть себя из воды за волосы. У барона Мюнхгаузена это получалось, а у людей реальных не выходит. [73] Почему? Смотрите, что говорит об этом апостол Павел: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу: уже не я делаю то, но живущий во мне грех… Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 6:19–20,24). Мы живем в зараженной грехом вселенной, в мире, где грех вкоренен на онтологическом, т. е. самом глубоком, уровне, и в наших больных организмах, в наших искалеченных духовной катастрофой душах нет достаточных сил для того, чтобы самостоятельно улучшить сложившуюся ситуацию. Отсюда кажущийся парадокс: я вижу Божие добро (Благо) и замираю перед ним в изнеможении (с опущенными руками). Вы скажете, зачем же тогда и о заповедях говорить, если исполнить их невозможно? Возможность есть — Бог дает ее…

В отличие от нынешнего, например, государства, которое твердит о правах человека и при этом не выплачивает людям зарплату, лишая их тем самым самого главного права — права на жизнь, Господь не только ставит необходимые цели, но и сообщает достаточные средства к их достижению. Эти средства — суть церковные таинства, полноценное участие в которых является обязательным событием в жизни всякого православного христианина. Таинства — это те же заповеди, только другие.

О первом из них — крещении Господь говорит так: «Кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Небесное» (Ин. 3:5). Эти странные таинственные слова говорят нам о том, что условием действительного соединения человека с Богом является крещение. Почему? Ответить на этот вопрос математически точно и логически исчерпывающе едва ли удастся. Именно поэтому эти заповеди и называются таинствами. И все-таки, мне бы хотелось, хотя бы отчасти пояснить, что происходит с человеком в момент крещения на простом примере. Есть ли у вас дача или огород? Даже если нет, вы все равно хотя бы немного знаете, что такое сельское хозяйство. Так вот, вспомните, что происходит после того, как людям выделяется определенный земельный участок. Они раскорчевывают и очищают его, распахивают и выравнивают, делают грядки, удобряют землю и, наконец, засевают эту землю нужными семенами… Все это Бог делает за нас в крещении. Душа как живой участок «небесной земли» дается нам Свыше в безвозмездную аренду; и вот эту духовную, но уже пораженную первородным грехом, целину Господь раскорчевывает, выравнивает, удобряет, мало того, засевает семенами вечности… Однако вы понимаете, что этого мало, награда за труд — собранный урожай. А если я в мае посадил картошку, в июне, июле и августе она меня не видела, что я соберу в сентябре? Так же и в таинстве крещения — семена вечности, брошены в наши души Богом, а взращивать их нам самостоятельно; мы со-работники на ниве Господней, без этого труда нет урожая, зерна могут погибнуть…

То же можно сказать и о другом единократном таинстве — миропомазании. Слышали вы выражение — «одним миром мазаны»? Оно означает совсем не то, что мы привыкли под ним подразумевать, ибо это отнюдь не национальное или политическое, социальное или культурное человеческое родство. Этим словосочетанием наши предки хотели сказать, что все они, подобно святым апостолам получили в миропомазании дар Святого Духа. То есть, с каждым крещеным христианином произошло то же, что и с ближайшими учениками Христа в день Пятидесятницы: «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющие языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого…» (Деян. 2:1–4). Тогда это было так, сейчас дары Святого Духа сообщаются всему нашему естеству посредством специального помазания драгоценным маслом (миром), но от нас зависит, как этими дарами распорядиться. Например, Бог благословляет мой ум, но я ведь и преступление могу обдумывать. Бог освящает мои чувства, но я ведь и грех могу полюбить и т. д. Дары Божии не принуждают нас ни к чему, мы продолжаем оставаться свободными…

И, наконец, самым главным таинством, в определенном смысле «таинством таинств», является для православных христиан Евхаристия. Потому, что в ней мы соединяемся с Богом самым теснейшим образом из тех, которые возможны на земле. Как? — «Недоведомо», неизреченно. Когда Господь ходил по земле, вокруг него теснились огромные толпы людей, напряженно вслушивающихся в каждое Его слово. Но соглашались эти люди далеко не со всем. Однажды Христос сказал им: «…Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53). Для многих это было шоком. «Кто может это слушать?» — возмущались они, предполагая, что Христос говорит буквально. И отошли от Него в этот день многие и больше не ходили за Ним (ср. Ин. 6:66). Тогда Христос обратился к ближайшим ученикам и спросил: «Не хотите ли и вы отойти?» (Ин. 6:67). Ученики недоумевали, как и все прочие, и для них слова Христа были тайной, но, и в этом ярчайшее достоинство апостолов, даже не понимая, они предпочитают остаться со Христом. Петр от лица всех остальных говорит: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6:68). Прошло три года — тайна оставалась тайной. И вот на праздничном ужине за несколько часов до Своего ареста Христос наконец-то открыл ученикам, что Он имел в виду. Спаситель показал на лежащий на столе хлеб, и сказал: «…Приимите, ядите: сие есть Тело Мое, которое за вас предается» (ср. Мф. 26:26; Лк. 22:19). Потом помолился, указал на чашу с вином и сказал: «… Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26:28). Творите это в Мое воспоминание (ср. Лк. 22:19). С тех пор, вот уже почти 2000 лет, Церковь повторяет совершившееся в тот вечер. На главной церковной службе — Литургии, по молитвам народа Божьего (т. е. священника и пришедших на службу мирян), хлеб и вино перестают быть простыми хлебом и вином и становятся, силою Святого Духа, Телом и Кровью Господней. Сразу же хочу предупредить вас от возможной ошибки. Подходя к Евхаристической чаше, ни в коем случае не нужно стремиться к натуралистическим ощущениям. Мы причащаемся живого Христа, в этом чуде — главное отличие Евхаристии от всякой иной трапезы. Причащаемся, и через это становимся хотя бы на какое-то время едиными со своим Богом. Но это важнейшее таинство, как и всякое другое, не терпит профанации. Нельзя причащаться с желанием очиститься от греха, так же как мы глотаем таблетки с желанием исцелиться от болезни. Таблетки действуют независимо от нашего духовного расположения, а причастие наоборот. Подходящие к этому таинству с дерзостью, без должного рассуждения, могут больше потерять, нежели приобрести, ибо Бог очень ревностно следит за тем, с каким духовным багажом человек приближается к Нему. Поэтому-то и молится Церковь перед причастием на Литургии: «Господи, да не в суд или во осуждение будет мне причащение Святых Твоих Таин, но во исцеление души и тела. Аминь».

Это таинство в отличие от Крещения и Миропомазания не является единократным. Мы стремимся соединяться со своим Богом как можно чаще, и поэтому, если крещеный человек молится, ставит свечи, совершает добрые дела, но не причащается, можно говорить лишь о степени его отпадения от Церкви, ибо вера-верность нарушена. Сказавший о необходимости доброделания этического, сказал также и о необходимости доброделания сакраментального…

На этом сегодня закончим. Давайте теперь договоримся о нашей следующей встрече (здесь катихизатору приходится подстраиваться под время, удобное для оглашаемых, а это требует определенной жертвенности). Кроме того, попрошу вас до следующего раза прочитать самостоятельно одно из четырех Евангелий. Возьмите хотя бы самое короткое — Евангелие от Марка. Вы прочтете его за 2 часа. Но на этот раз перед вами не просто книга. Существует знаменитое высказывание, из которого вы сможете понять, что я имею ввиду. Святые отцы говорили о том, что когда человек молится — он разговаривает с Богом; когда он читает Священное Писание — Бог разговаривает с ним. Попытайтесь прочесть эту книгу именно так и почувствовать, что хочет сказать Бог через ее содержание сугубо для вас. Конечно, возникнут вопросы, но этим не стоит смущаться. В следующий раз мы начнем с их обсуждения, а теперь, если у вас нет вопросов, будем прощаться, до свидания.

После приветствия и ответов на возникшие вопросы, катихизатор возвращается к основной теме.

— В прошлый раз мы говорили о самом главном — об основании религиозной жизни всякого православного христианина — о нашей вере, понимаемой в значении верности. Кроме того, мы пришли к выводу, что для того, чтобы быть верным Богу, надо не только знать заповеди, но и иметь силы для их исполнения. Эти силы мы черпаем в Самом Боге, точнее в Его таинствах. Но к участию в этих таинствах нельзя подходить легкомысленно, они требуют от нас определенной подготовки, — жертвенности. Об этой подготовке наш сегодняшний разговор. Другими словами, сегодня мы будем говорить о религиозной практике. Что делает всякий православный христианин для достойного соединения с Господом? — Кается, постится, молится…

Если я спрошу вас — что значит покаяться, — вы ответите, что это значит рассказать о своих грехах на исповеди. И будете правы, но только отчасти. Греческое слово «покаяние» в буквальном смысле означает перемену ума, изменение мысли, которое должно привести к перемене жизни. Мировоззрение и поведение находятся в теснейшей связи, и если наше умонастроение радикально меняется, то это рано или поздно приводит к иному характеру наших поступков. Возьмите, например, известную ситуацию: в детстве все мы спрашиваем родителей — откуда мы появились, и получаем разные ответы типа «капусты», «аиста» и «магазина». В соответствии с этими детскими представлениями о начале жизни строится и наше детское поведение. Но вот приходит момент, когда молодые люди узнают «механизм» деторождения, мировоззрение радикально меняется, меняется и их поведение… Вот вам пример покаяния, хотя и из другой области. То же и в жизни духовной. Если в моем сознании произошли глубокие перемены, я обрел веру и осознал ее как верность, то я просто не могу, не имею права продолжать жить по-старому. Следовательно, моя исповедь менее всего перечисление грехов. Нельзя подходить к ней по-солдатски: «пост сдал», «пост принял», соответственно, «грехи сдал», «грехи принял». Такая исповедь ничего не изменит; ограничившись формальным «называнием», я с легкостью вернусь к привычному «совершению» этих же поступков. Настоящая исповедь — это всегда духовное потрясение, безжалостное обнажение своей души перед оскорбленным мной милосердным Господом. Исповедь — это боль и ужас от осознания своей порочности, своей подлости, которой я ранил любовь Божию. Вы скажете, причем же здесь священник, зачем он, если подобное состояние переживаю я, а не он, а Бог, который везде, силен простить меня без участия посредника? Справедливый вопрос. Так вот, какой бы второстепенной не представлялась нам роль священника, на самом деле без него не обойтись.

Начнем с того, почему священник исповедует. Что ему это очень нравится: собирать мусор с душ человеческих? Поверьте, в этом мало приятного. Священник исповедует, потому что Бог наделил его этой великой властью и этой тяжелой обязанностью, сказав: «Примите Дух Святой. Кому отпустите грехи, тому отпустятся, на ком удержите, на том удержатся» (Ин. 20:22–23). Вот почему священник принимает человеческое покаяние, точнее является его свидетелем. Вы скажете: «Но зачем же Богу этот свидетель, разве сам он безгрешен?» Конечно нет, священник сам имеет нужду в покаянии (и конечно же исповедуется перед другим священником). Но прощает он грехи не своей святостью, которая, к сожалению, так редка, а святостью Божией. А если конкретнее, то Бог ставит определенных людей свидетелями нашего покаяния по двум причинам: во-первых, чтобы не было оправдательных приговоров, т. е. когда мы, думая, что действительно каемся и разговариваем с Богом, на самом деле лукаво оправдываем совершенный грех. «Да, я ударил ее — грешен, но ведь она этого заслуживает…» И таких примеров тысячи. Священник в каком-то смысле бесстрастный наблюдатель, непредвзятый сторож, честно охраняющий искренность человеческого покаяния. А, во-вторых, священник — помощник в деле нашего самоукорения и сокрушения. Я каюсь в присутствии незнакомого, часто очень молодого и значит малоопытного человека, и тем самым свидетельствую о своей решимости исправиться. Мне так стыдно, я так сожалею, наконец, я так ненавижу совершенный грех, что, называя его в присутствии постороннего свидетеля, я как бы вырываю, отделяю этот грех от самого себя, показываю, что это не мое, и я с этим расстаюсь. Вот вам краткий смысл покаяния и исповеди.