Пысларя арестовали на следующий день в райотделе милиции, куда его вызвали для допроса. Его бледные, впалые, плохо выбритые щеки стали совсем серыми. Отсутствующим взглядом он обвел находившихся в кабинете людей, но не сказал ни слова. Медленно шевеля губами, прочитал постановление о привлечении его в качестве обвиняемого. Ему предложили подписать постановление. Неловко зажав в заскорузлых, покрытых ссадинами пальцах авторучку, он вывел:

Потянулись дни, наполненные самой будничной работой: проверялись и перепроверялись показания свидетелей, которых находили все больше. Возникали новые версии, но вскоре отвергались. Следы по-прежнему вели к Пысларю. Дополнительные сведения характеризовали слесаря отнюдь не с лучшей стороны: бабник, без твердых устоев, безвольный, аморальный. «Такой мог пойти на преступление… — думал Кауш. — Но «совершил ли он его?»

Он еще и еще раз «прокручивал» данные по делу, сопоставлял факты, анализировал поведение обвиняемого. Твердой уверенности, внутренней убежденности не приходило. Слишком много неясностей. В цепи доказательств не хватало какого-то важного звена. Не внесли ясности и результаты экспертизы в Москве. Они только повторили выводы кишиневского эксперта.

После очередного перекрестного допроса Пысларя Кауш устало сказал Будникову:

— Странно ведет себя обвиняемый, все отрицает начисто.

— Почему же странно, он защищается. Нормальная реакция.

— Реакция естественная, однако защищается он ненормально, несознательно. Вы не хуже меня знаете, что преступник обычно скрывает что-то одно, главное. Этот же отрицает все, даже очевидные факты, причем второстепенные.

— Например?

— Например, то, что он знал Розу… и то, что провел вечер у любовницы… Такие примеры можно продолжить. Нет, что-то слишком много против него улик. Так не бывает.

— Бывает по-всякому, Аурел Филиппович, да и чего вы хотите от этого Пысларя. На интеллектуала он никак не смахивает. Избрал тактику всеотрицания: я не я и кобыла не моя, по известной поговорке.

— Допустим, что вы правы и Пысларь, действительно, избрал такую тактику самозащиты. Однако как вы объясните то, что Роза, девочка, воспитанная в строгих правилах и не очень общительная, пошла с ним, человеком ей малознакомым, в заросли акации?

— А почему вы думаете, что она пошла с ним? — вопросом на вопрос ответил подполковник. — Пысларь увязался за девочкой, когда увидел, что она направляется к маслине, сделал свое подлое дело и отнес труп подальше, в заросли.

— Но тогда, Алексей Христофорович, преступник должен был закопать труп в землю, чтобы его не нашли.

Будников усмехнулся:

— Все верно, Аурел Филиппович, только чем ему прикажете рыть землю? Руками много не нароешь, да и торопился он очень. Я, помнится, уже говорил…

— Логично… Только вы забыли о тряпках, обнаруженных на месте преступления. Как они туда попали? Вряд ли Пысларь имел их при себе, когда выслеживал девочку. Зачем они ему? Скорее всего он нес тряпье на помойку, увидел там Розу и…

— Однако в этом случае мы не можем ответить на вопрос, как там оказалась девочка, а это очень важно, — живо отозвался подполковник.

— Вот видите, Алексей Христофорович, цепь не замыкается, в суд передавать дело рано. Завернут, обязательно завернут. Будем работать еще…

В ходе дальнейшего расследования ничего существенно нового добыть не удалось. Следствие топталось на месте, а срок его истекал. В один из дней Кауша пригласил к себе Ганев.

— Только что звонили из Кишинева, — сообщил он, внимательно разглядывая осунувшееся лицо Аурела. — Сам вызывает. — Ганев выдержал многозначительную паузу: — Редкий, скажу тебе, случай, чтобы прокурор республики вызывал следователя райпрокуратуры для доклада. Я такого что-то не припоминаю.

— Но такие преступления тоже ведь не каждый день случаются, товарищ прокурор, — делая вид, что не замечает озабоченности Ганева, парировал Кауш. — Раз начальство вызывает — надо ехать. Выписывай командировку.

На следующее утро, облаченный в синий форменный пиджак, Кауш входил в кабинет прокурора республики. Здесь сидели также заместитель прокурора и начальник следственного управления. Прокурор, невысокий человек средних лет, с густой, но совершенно седой шевелюрой, вышел из-за массивного стола, чтобы поздороваться. Кауш отметил про себя, что легкий бежевый костюм сидит на нем как литой.