– Эх, Олеська, какая ты была раньше, вся в романах и книжных героях, такая и осталась.

– Ну и ладно, а что хорошего в этих ваших директориях? – в ее голосе совершенно не было ни обиды, ни зла.

– Ну, мне кажется, это бесполезный спор, хорошее у нас интерпространство или плохое. Это новая реальность, и никуда от нее не денешься.

– У каждого своя реальность. Я считаю, кто во что верит, в том и живет.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но, все равно, как бы нам ни хотелось, существует одна, единая для всех, абсолютная реальность.

– И где она, в какой директории?

– Хм! Давай выпьем, – Дан немного подумал и добавил, – за маленький островок в безбрежном океане изменчивой и непонятной реальности. Островок, где мы сейчас находимся, это будет наша с тобой маленькая собственная реальность.

– Давай. Мне нравится этот тост. – Они выпили, – Дан, а что ты имел в виду вчера, когда сказал: «Нет ничего хуже, чем испорченное хорошее»?

– Ну, это что-то из той оперы, что ученого учить, только портить.

– А почему ты сказал это именно вчера?

– Да так. Это было что-то вроде продолжения моих мыслей. Понимаешь, была у меня обычная нормальная жизнь. Своя, как ты говоришь, реальность. Но кое-кому захотелось меня осчастливить. Вот этот кое-кто и осчастливил меня так, что я до сих пор не могу прийти в себя.

Олеся смотрела на него, и сердце у нее колотилось в два раза сильнее обычного. Почему-то несчастные мужчины, страдающие от неразделенной любви, притягивают девушек. Наверное, в женском сердце просыпается чисто материнский инстинкт – пожалеть, приласкать. Или в их подсознании срабатывает логика: «Если он может так любить ее, значит, он сможет полюбить точно так же и меня». Как бы там ни было, Олеся едва сдерживала свои чувства, чтобы они случайно не выпорхнули наружу.

– Дан, а как ты думаешь, если человек во что-то очень сильно верит, то он может изменять окружающую действительность? Я имею в виду, ничего не предпринимая физически, а только на основании очень сильной веры.

– Превратить воду в вино, я уверен, не может. Но внушить это людям верующим, вполне возможно.

– Да нет, я не про это. В сказки про Христа я тоже не верю. Понимаешь, мне кажется, если человеку удастся у себя в голове очень точно сформировать какой-то образ и поверить в него, то он через некоторое время должен материализоваться в реальности.

– Давай выпьем. Как говорил герой твоих любимых романов Шерлок Холмс, эта задача ровно на две трубки.

– Ну, значит, они и твои любимые, если ты про это помнишь.

– С некоторых пор я помню все.

– Это как?

– Да неважно, давай выпьем.

Они выпили, и Дан ушел в себя. Олеся сидела тихонечко и наблюдала, как под закрытыми веками Дана бегают маленькие бугорки. Наконец, она не выдержала:

– Ну и чё-ё, кончились твои трубки?

– Знаешь, ты права, это действительно возможно: если человек во что-то очень сильно поверит, то он может изменить окружающую действительность. Вот, смотри: если, например, выйти в интерпространство и бродить по лабиринту коридоров в поисках чего-либо или кого-либо, то на эти поиски можно потратить целую вечность. Но если включить специальную поисковую систему и правильно сформулировать вопрос, то поисковая система очень быстро вытянет из интерпространства именно то, что ты запрашивал. Примерно то же самое происходит и у нас в головах. Если тебе очень четко и правильно удастся сформировать в голове определенный образ чего-либо, то сильная вера сработает как код, запускающий поисковую систему. Энергия веры притянет из бесконечности эфира именно то, что нужно. Но это возможно только при наличии сразу трех вещей: сильной веры, ясного и четкого образа и… как бы тебе это правильно сказать? Надо быть подключенным к интерпространству окружающего нас эфира.

– Это как?

– Ну, что-то вроде как находиться с ним в резонансе, на одной волне.

– А ты находишься с ним в резонансе?

– Не знаю. Скорее всего, нет.

– А я, наверное, нахожусь.

– …?

– Это ты.

– Что я?

– Ты – мой образ, который я сформировала у себя в голове, и который теперь вот материализовался.

– Да, но ведь я и раньше существовал. – Изобразил несуществующую обиду Дан.

– Ты был другим. От того, каким ты был раньше, ничего не осталось.

– Да, я изменился, но это не твоя заслуга…

– Я видела тебя во сне. Это был ты, сейчас в этом нет никаких сомнений. Мы с тобой разговаривали во сне. И вот сейчас ты мне говоришь про резонанс, а мне кажется, что ты мне это уже говорил. У меня все это уже было в голове, где-то в подсознании. Именно в таком виде, как ты мне только что говорил сейчас, ты мне говорил об этом во сне.

– Де-жа-вю.

– Нет, – Олеся топнула ножкой, по-детски нахмурив брови, – не спорь со мной. Я не очень точно помню, о чем мы с тобой говорили во сне, но я прекрасно помню глаза, – она протянула руку в его сторону, – вот эти глаза. У тебя их не было раньше. Они появились совсем недавно. Я могу ошибаться насчет слов, что ты говорил, но образ… я его действительно сформировала очень четко… это ты, Дан.

– Надо выпить.

– Давай.

Они выпили. После этого признания Дан почувствовал себя несколько неловко. Он знал, что она ждет от него тоже каких-то откровений. Он должен ей в чем-то признаться. Что-то сказать.

– Ты знаешь, последствия работы твоей «поисковой системы» оказались довольно разрушительными.

– Что ты имеешь в виду?

– Та девушка, Влада, она погибла.

Руки Олеси взметнулись и обхватили голову с двух сторон. Пальцы сдавили виски. Глаза испуганно смотрели на Дана.