Дорогу из Семипалатинска до Москвы по железной дороге я даже особенно не запомнила. Это была обыкновенная железнодорожная поездка, с беготней на остановках за кипятком и за покупкой чего-нибудь съестного у торгующих вдоль железнодорожного полотна местных жителей.

В Москву мы вернулись уже с деньгами, у каждого кое-что осталось от нашей зарплаты, а в институте нам немедленно выдали стипендию за четыре месяца, которые мы провели на практике.

Но, вернувшись с практики в Москву, я снова оказалась между небом и землей. Снова без общежития. Нашу бывшую сапожную мастерскую в наше отсутствие занял кто-то другой. Наш «Дом коммуны», наше будущее общежитие во 2-м Донском проезде все еще достраивали, и даже в недостроенное уже вселили студентов старших курсов, и оно было переполнено до отказа, а все остальные, кто туда не попал, расселялись где попало. Я сразу же решила уехать к родным в солнечный приветливый Геническ.

Нам, студентам, выдавали бесплатно железнодорожный литер, то есть проездной билет для поездки в каникулы домой. С этими литерами можно было ездить по железной дороге в любой конец Советского Союза. Я, например, три раза в год ездила бесплатно к родителям на Украину, на Кавказ и в Крым отдыхать.

В эти литеры ловкие ребята иногда вписывали самые невероятные фантастические маршруты, и шутили: «Знаешь, я через Челябинск во Владикавказе очутился». Никто, ну буквально никто не спрашивал и не требовал ни справок, ни документов кто, куда и зачем едет, выписывая студенческий проездной литер, просто спрашивали маршрут, верили на слово. Например, в каникулы со мной часто ездили студентки к морю, и им тоже выдавали проездной билет в противоположном от их дома направлении. Единственное ограничение было в том, что литер был годен для поездки в общем вагоне, но если студент хотел ехать в спальном, не в первом классе, а в купе на 4 пассажира, то он должен был доплатить какой-то пустяк. А вот достать билет на поезд считалось фигурой высшего пилотажа, наши поезда всегда были переполнены до отказа.

Лето в Геническе в начале июня было в полном разгаре. Погода стояла жаркая и ласковая. Геническ — небольшой провинциальный городок на берегу теплого Азовского моря, с замечательным пляжем. Широкие улицы и бульвары обсажены деревьями. В этом городе был маленький и уютный городской сад. Я его очень любила, особенно после дождя, когда листья были покрыты крупными прозрачными каплями влаги и цветы особенно благоухали. Здесь была сцена, где летом, в разгар курортного сезона, часто выступали приезжие хорошие артисты. В городе было три дома отдыха. Курортники задавали тон всему городу, концерты, вечера самодеятельности, кончавшиеся танцами и иногда выпивкой, хотя это удовольствие строго-настрого запрещалось.

Мои тяжелые испытания за этот год остались позади. С каким благоговейным чувством я переступила порог нашей скромной квартиры, где жили мои родители. Наша квартира за период моего отсутствия «обогатилась» мебелью, появился черный лакированный гардероб, торчавший, как вавилонская башня, в полупустой комнате. Это была первая в жизни моих родных своя мебель.

— Почему такой странный, черный цвет?

— Тебе не нравится? — грустно спросила мама, — а я так рада, что есть куда собрать вещи. Другой краски не было.

Несмотря на то что наш дом стал самым веселым местом в этом уютном городке, я как-то особенно болезненно ощутила всю бедность нашей обстановки. У таких ответственных, честных, преданных партийных «трудоголиков», как мой отец и вообще мои родные, которые никогда о себе не думали, не было никакой возможности, ни средств обзавестись каким-либо основательным имуществом. И я впервые почувствовала в голосе матери усталость от отсутствия элементарных житейских удобств. Гардероб был первой ласточкой. Уж если отец решил создать такую помеху в его вечных скитаниях, то это уже что-то значит, решила я.

Куда делся этот гардероб, я понятия не имею, вероятно, при первом же переезде его где-то оставили.

Скоро начали съезжаться студенты из Москвы, из Ленинграда, из Харькова, со всех концов нашего необъятного Советского Союза. Приехала моя Мария. И когда из командировки вернулся отец, то наш скромный дом с утра до ночи потрясал веселый смех как будто беззаботной молодежи. Но забот было много, очень много.

Трудно было с продовольствием, невероятно трудно было с промтоварами. Всем ребятам, я знала, хотелось приобрести самое необходимое, но это было невозможно, магазины были пустые, а если что-то и появлялось, то это немедленно каким-то магическим образам исчезало. Мама старалась перешить, перекроить какие-то старые вещи, чтобы какая-то смена у меня была. Так было у всех. Но когда собирались все вместе, кто об этом думал?

Все мы были слишком молоды, слишком много сил и энергии было у всех у нас, поэтому нам казалось, что в будущем мы горы свернем. А сейчас у нас во дворе каждый занимался, чем хотел: кто-то играл на гитаре, кто-то пел, шахматисты играли в шахматы, кто-то декламировал, кто-то сочинял стихи, кто-то рисовал. А когда нам надоедало заниматься всем этим, мы хватали полотенца и вперегонки неслись со всех ног вниз к морю.

И не успевали лодочники опомниться, как некоторые уже успевали переплыть канал, а из лодок все вываливались прямо в море, плавали, загорали и, уставшие от избытка движения, от нестерпимого солнца, возвращались, притихшие, домой, чтобы после непродолжительного отдыха и скромного ужина снова собраться и весело и шумно пойти в парк или с песнями в море на плоскодонках.