После ареста Оли я настолько изменилась, что Лиза часто говорила:
— Нина, разве можно так? Ты должна понять, что помочь ей не в твоих силах. Наше правительство зря людей не сажает. Изолируя единицы, оно охраняет спокойствие миллионов.
Незваный спаситель
И вот как-то вечером постучали, и в комнату неожиданно вошел Гринев Н. В. Я никогда его не приглашала, и он никогда не заходил ко мне раньше. И вдруг явился…
— Как вас сюда занесло? — удивилась я.
Не извиняясь за свое неожиданное появление, он с ужасно озабоченным видом обратился ко мне:
— Мне нужно, мне очень нужно с вами немедленно поговорить по весьма, весьма важному делу, которое касается непосредственно вас.
Тон его был настойчивый, решительный. Он заявил, что является моим лучшим другом, и мое благополучие его очень беспокоит.
— Спасибо, Николай Васильевич, но я вовсе не нуждаюсь в каком-либо покровительстве, и никакого повода к этому я вам не давала, но я чувствую, что что-то произошло или случилось, что привело вас сюда так неожиданно, объясните просто и ясно.
Мой гость замялся и затем решительно приступил к объяснению: что с огнем не шутят, что я совершенно не понимаю серьезности своего положения и веду себя «просто по-детски».
— В чем дело? Я ничего не понимаю, расскажите же, наконец, толком, что произошло?
— Хорошо, начнем с того, вы знаете, где находится ваша лучшая приятельница Ольга. Имейте в виду, что туда попадают люди, в виновности которых нет сомнения. Ее имя прочно связывают с вашим, ее и ваше имена пишут через тире, — подчеркнул он несколько раз.
— Но при чем здесь вы? Вы же о существовании Ольги вовсе не знали, — закричала я.
Он смутился, и через минуту сказал:
— Ну вот что, я вам верю и постараюсь быть откровенным, как только могу.
Он сообщил мне, что его пригласил следователь и дал возможность ознакомиться со всеми материалами относительно дела Ольги.
— Я был поражен, прочитав вашу фамилию. Меня спросили, знаю ли я вас. Я не имел оснований ответить отрицательно… Мне предложили даже присутствовать на допросе Ольги. И я несколько часов слушал, как ее допрашивали.
Меня охватил ужас. Ольгу допрашивали! О чем?! Я схватила его за рукав шинели:
— Скажите, что с Олей?! В чем ее обвиняют, о чем ее допрашивают?! То, что ее имя и мое пишут через тире, меня вовсе не волнует и не интересует. Скажите же мне, как Ольга?!
Он заявил, что должен признаться, что такого упрямства, такого гордого мужества от такой молоденькой, хрупкой девушки он не ожидал. Иногда ему казалось, что не ее, а она допрашивает.
— Она же не на юридическом факультете, а в техническом институте училась, — продолжал рассказывать он, а я про себя думала, как же можно вести себя иначе, если виноватой себя не чувствуешь.
Он вдруг, как бы прочитав мои мысли, произнес:
— Но это и плохо. К ней будут подходить гораздо строже.
— Николай Васильевич, если вы называете себя моим другом и говорите, что это привело вас ко мне, то скажите, что от нее нужно этой почтенной организации? Почему пал жребий на нее? В чем ее обвиняют? Она ни в чем, ну абсолютно ни в чем не виновата, я хорошо это знаю, и поэтому меня этот вопрос очень мучает, — обратилась я к нему.
Он ответил, что не может и не имеет права отвечать на все мои вопросы, но постарается ответить мне так, чтобы я поняла. Ольгу обвиняют в троцкизме.
— Ольгу обвиняют в троцкизме?! — я широко открыла глаза. — Почему?! Какое она имеет к этому отношение?
— У нее нашли книгу Троцкого изданную… — он не успел закончить, как я почти закричала:
— Дико, глупо, мы ее читали вместе, а нашли мы ее в ящике с книгами, предназначенными для растопки печей.
— Это не важно, кто и где нашел, важно, что ее читали, хранили, что она вызвала такой интерес.
— Знаете, я все-таки не допускаю, чтобы среди ночи или под утро явились с ордером на арест, перевернули в комнате все вверх дном и искали книгу, подобранную в мусорном ящике, кстати, лежавшую на столе. Это немыслимо. Какая же настоящая причина ее ареста? Это ужасно!
— Вот чтобы этот ужас не постиг и вас, — сообщил он, — я и явился к вам. — У меня был очень серьезный разговор по поводу вас, — продолжал он. — Если бы не я, вы уже имели бы очную ставку с Ольгой, и вам пришлось бы разговаривать уже не со мной в этой комнате, как с другом, а в ГПУ со следователем. Я рассказал им все, что знал о вас и что слышал о вас от ваших друзей Кости, Наташи.
— Господи, да вы-то тут при чем?! И почему вас спрашивали обо мне, а не меня, и кто вас уполномочил?
