Хризалида
вернуться

Малахиева-Мирович Варвара Григорьевна
Шрифт:
Там, в тени речного сада, В полумгле зеленых вод Бледнолицая наяда Косу длинную плетет. Расплетает, заплетает, И коварна, и грустна, Гостя в омут поджидает, В пышный сад речного дна. Брезжит лунное сиянье В полумгле зеленых вод, Томной жалобой шуршанье В камышах плывет, плывет… Зыбь темней. Плеснули травы, И мохнаты, и влажны, Тихо вздрогнули купавы, Закачался диск луны. Тише, тише — осторожно… В полумгле зеленых вод Невозможное возможно, Схороненное живет. [1902]

«Когда живешь в своей пустыне…»

Когда живешь в своей пустыне Ты, неприветный и немой, Позволь коснуться мне душой Твоей печали, как святыни. Я к ней сойду зеленой сенью, Миража зыбкою красой, Летучей облачною тенью, Прохладной белою росой. И над гробницами былого, Над колыбелью мертвых снов, Среди увянувших цветов Пройду, как вздох цветка живого. [1902]

«Белеют призрачно березы…»

Белеют призрачно березы В объятьях сумерек и сна, Могил таинственные грёзы Пугливо шепчет тишина. Туманно вдаль плывут аллеи, Чернеют старые кресты, И ангел мраморный, белея, Простер крыло из темноты. А вот и свежая могила — На ней цветок, еще живой… О, сердце! Что же ты застыло Пред миром тайны роковой? Зачем довериться не смеешь Ее безмолвной глубине, О чем так горестно жалеешь В блаженно-грустной тишине? Иль голос вечного покоя Тебе один поведать мог, Как жарко любишь ты земное, Живое, полное тревог?… [1903]

Из книги Иова

Разве у Тебя плотские очи и

Ты смотришь, как смотрит человек?

[Книга Иова,] 10, 4

О, Боже! Плотскими ли смотришь очами, Пристал ли Тебе человеческий суд! Кого обвиняешь? Я тень меж тенями, Пройду, и назавтра меня не найдут. Не Ты ли создал меня? Плотью и кожей, Костями и жилами дух мой скрепил? Зачем же, как лев разъяренный, о, Боже, Ты ныне свой бег на меня устремил? [1902–1903]

Из книги Экклезиаста

Суета и томление духа пустое, Всё, что было и есть, и что будет потом. Солнце всходит, заходит всё той же стезею, Путь свершит и выходит на месте своем. Ветер к югу несется и к северу мчится, И кружится по дальним пределам земли. Но откуда умчался, туда возвратится, Возвратится на круги свои. Реки в море стремятся, но лоно морское Отсылает к истокам в дожде их волну. И опять возвращаются прежней рекою Те же воды в его глубину. Всё, что было и есть, уже было когда-то, Что свершается ныне, свершилось в веках, Только память о бывшем прошла без возврата, И что было живым, обратилося в прах. Ничего нет под солнцем, что было бы ново, Если скажут: «вот это» иль «это» — не верь. Неизменны пути дня творенья земного, И что было и будет, то есть и теперь. [1902–1903]

«Испугано сердце твоей красотою…»

Испугано сердце твоей красотою, Редеющий, гибнущий, призрачный лес. Овеян улыбкой вершин золотою, Простор побледневших высоких небес Уходит всё дальше, уходит всё выше В немую пустынную чистую даль. А здесь, на земле, всё прекрасней и тише О жизни, о сне улетевшем печаль. На тихой поляне просторно и гладко, В березовой чаще так странно светло. И таинство смерти так жутко и сладко, Так близко к душе подошло. 1904, Кудиново

«Лететь, лететь, но не во сне…»

Лететь, лететь, но не во сне, Не на тисках аэроплана, Лететь — как птица в вышине, Лететь — как ветер океана. Услышу в трепетных плечах Прилив знакомого усилья, И это будет первый взмах, И это будут крылья, крылья! [1905?]

«Живая лазурь над вершинами елей…»

Живая лазурь над вершинами елей Тепла и бездонна, как любящий взор. В ней чудная тайна святого веселья. В ней сумраку духа небесный укор. И ласково светит душе омраченной, И шепчет живая лазурь с высоты: «Отдайся мне, любящей, теплой, бездонной, Отдайся мне, вечной, как ты». [до 1906]

«Коршун всё ниже, всё ниже кружится…»

Коршун всё ниже, всё ниже кружится. Вот он — последний миг. И всё так же, ликуя, струится Сон цветов полевых. Знает ли небо, знают ли травы Предсмертный, смертный страх? Свято ли им убийства право? Свершилось! И всё та же сила и слава И мир на земле. И в небесах. [до 1906],