Под последним президент Академии наук имел в виду официальные рекомендательные письма, которые к Вольфу везли русские студенты. Однако о том, что Вольф заранее, уже в начале осени 1736 г., узнал о посылаемых к нему учениках, свидетельствует частное письмо к философу, написанное 30 августа академиком Г. Крафтом, в котором тот особо среди «троих прекрасных молодых людей» рекомендовал Г. У. Райзера как своего слушателя, имеющего «необыкновенную любовь и рвение к наукам, в особенности математическим» [217] .

Маршрут, выбранный в Академии для путешествия Ломоносова и его спутников в Марбург, существенно отличался от предшествовавших студенческих поездок тем, что большую часть пути они должны были проделать по морю, в Любек, повторяя тем самым (конечно, по совпадению) путь первых посланцев Бориса Годунова в Германию. В стороне оставались Пруссия и Саксония с их богатыми университетами, а трое студентов, не заезжая ни в один из прежде посещавшихся россиянами университетских городов, из Любека должны были следовать прямо в Марбург. Правда, ожидание отплытия (как это уже было во время отправки первой партии кёнигсбергских студентов при Петре I) затянулось до осени, когда на Балтийском море часты штормы. Плавание поэтому длилось медленно, с 23 сентября до 16 октября, и даже у привычного к морю Ломоносова вызывало потом неприятные воспоминания: спустя много лет он писал, как из-за задержки денег на flopoiy они «в осень глухую на море едва не потонули» [218] .

3 ноября ст. ст. / 14 ноября н. ст. студенты прибыли в Марбург. Вручив рекомендательные письма Вольфу, они уже через три дня, 17 ноября 1736 г., были внесены в матрикулы Марбургского университета как «петербургские руссы» (Russi Peterburgenses) [219] .

Переписка Вольфа с президентом Петербургской академии наук Корфом, а также отчеты, которые студенты должны были посылать каждые полгода, дают подробное представление о ходе и результатах их учебы. На первых порах Вольф предоставил студентам значительную свободу в выборе курсов и преподавателей, которая, однако, сразу же обернулась неудачей. Студенты вскоре по прибытии в Марбург договорились с одним из докторов университета Конради за 120 талеров вести с ними занятия по химии, Collegium Chemiae theoretico-practicum на латинском языке со всеми «надлежащими к тому экспериментами», однако уже через три недели вынуждены были отказаться от услуг Конради, который «не только не исполнил, но и не мог исполнить обещанного». Через три года, подавая просьбу руководству университета о возможности пользоваться в Марбурге химической лабораторией, Ломоносов замечал: «Я не доверяю больше лаборантам, в особенности тем, кто слишком много хвалит себя, в чем я к собственному же своему убытку научился. Так г. доктор Конради обещал мне и моим землякам, читать Collegium Chemicum по руководству Шталя, тогда как он не в состоянии был в нем правильно истолковать ни одного параграфа и плохо понимал латинский язык» [220] . Как видим, подготовка Ломоносова, Виноградова и Райзера по латыни, полученная первыми двумя еще в стенах Московской академии, по уровню превосходила знания самонадеянного марбургского «лаборанта».

Дальнейшее обучение развивалось так, что личное участие в нем Вольфа постоянно увеличивалось. По его личной рекомендации с января 1737 г. русские студенты начали посещать публичные университетские лекции по химии, читавшиеся профессором Ю. Г. Дуйзингом на медицинском факультете. Сам же Вольф читал им разделы механики по собственному руководству, кроме того Ломоносов и Виноградов брали уроки немецкого, французского языков и рисования у частных учителей. 12 июня 1737 г. Вольф с удовлетворением мог сообщить в Петербург, что студенты «упражнялись в первых основаниях арифметики и геометрии, а также показали усердие в изучении немецкого языка и начали уже говорить по-немецки и довольно хорошо понимают то, о чем идет речь» [221] .

В письме от 12 июня Вольф также говорил о желании его учеников перейти к естественной истории и спрашивал более подробных указаний, как им лучше приступить к этому предмету. Результатом запроса стал приход из Петербурга новой инструкции от 30 августа 1737 г., где из всей натуральной истории студентам было велено больше всего обратить внимание на минералогию, Rerum minerale, «как надлежить узнавать и отличать друг от друга все роды камней, руд и проч., что находят в земле из естественных тел». Студентам рекомендовали не только читать руководства, но и практически заниматься «в саду, лесу или поле», уметь различать травы, «что может доставить им удовольствие и пользу во время путешествий, которые им, возможно, придется после своего возвращения совершать по горным заводам России и Сибири», и даже изучать животных, «ибо через созерцание самих вещей они получат более ясное о них понятие, чем то, которое может дать самый хороший рисунок или самое тщательное описание» [222] .

В соответствии с такой практической установкой обучения в следующем семестре 1737 г. Вольф построил и собственное преподавание: он читал русским студентам механику и физику, причем особенно подробно проходил с ними «то, что необходимо для знания машин». 15 сентября 1737 г. в письме Корфу Вольф объяснял свое мнение, что «сообразно с поставленной целью они должны заниматься не изучением тонких теорий, а того, что будет им впредь полезно для знания горных машин, после чего таким же образом последует гидростатика, аэрометрия и гидравлика». Вольф также намерен был преподавать им «введение в маркшейдерское искусство, с тем чтобы при изучении горного дела на практике на это потребовалось бы меньше времени» [223] . К этому же письму была приложена краткая почтительная записка Ломоносова к Корфу на немецком языке, которую он написал в качестве отчета о своих занятиях, добавив к нему рисунок, подтверждавший его успехи в рисовании.

Коллегии Вольфа проходили у него на дому: Ломоносов позже вспоминал, давая для Академии наук отзыв о профессоре Виттенбергского университета Г. Ф. Бермане, что вместе с ним «с год времени за одним столом был у Вольфа и учился у него немецкому языку и математике» [224] . В перечне предметов первого года обучения, однако, отсутствуют философские дисциплины, что вряд ли правильно отражало картину формировавшихся научных интересов русских студентов. Хотя Вольф и писал в письмах в Петербург, что не считает нужным для них изучение «тонких теорий», но чем больше студенты погружались в изучение природы, физические и химические теории, тем больше им требовались общие знания о мироздании, которые (как обсуждалось в главе i) в немецкой науке впервые в систематическом виде изложила философия Вольфа. Само общение русских учеников с ученым не могло не пробудить их интереса к этой сфере, тем более, что лекции Вольфа в университете, которые он читал помимо домашних коллегий, охватывали широкий круг предметов и легко могли привлечь пытливый ум Ломоносова и его спутников.

Так, в летнем семестре 1737 г. Вольф читал на философском факультете лекции по нравственной философии, астрономии, военной и гражданской архитектуре, а также курс «естественного и народного права» по Г. Гроцию; в следующем зимнем семестре 1737–1738 гг., помимо продолжения права, нравственной философии и астрономии, он вел алгебру. В летнем семестре 1738 г. Вольф начал курсы метафизики, экспериментальной физики, чистой и прикладной математики, а также географии и хронологии, которые продолжал в зимнем семестре 1738–1739 гг. [225] Учившийся тогда в Марбурге будущий профессор Гёттингенского университета, известный немецкий правовед И. С. Пюттер описывал эти лекции Вольфа так: «Его изложение было необычайно понятно и поучительно. Он не читал по тетрадке, и не диктовал или декламировал, но говорил совершенно свободно и с естественной непринужденностью». Иные студенты стремились копировать каждое выражение, каждое слово Вольфа, так что в конспектах появлялись даже записи вроде: «Здесь господин советник засмеялся»; для Пюттера же эти лекции были свидетельством того, что словесное объяснение лучше мертвой, пусть даже хорошо написанной книги [226] .