Теперь становится понятно, почему они так быстро попали в долговую петлю. Ростовщики и торговцы, знакомясь с представителями далекой России и открывая им кредит, были рады возможности извлечь из этого лишнюю выгоду. «Русская царица богата, и может заплатить даже вдвое больше», — заметил как-то во время пребывания Ломоносова во Фрейбурге химик Генкель, выражая безусловно расхожее представление немцев о России. А еще до отправки в Германию отец одного из студентов Викентий Райзер в письме в Академию предупреждал: «Как водится в маленьких провинциальных городках, всяк старается взять с приезжих, сколько может, но если кто умеет с ними рядиться, то они охотно довольствуются тем, что им дают» [235] . Увы, проницательность Райзера пропала втуне: русские студенты, очевидно, не скоро освоили немецкое умение торговаться.

Описание долга Ломоносова, составленное им самим в январе 1739 г., показывает, что только двум марбургским ростовщикам он был должен 340 талеров — сумму, которая превышала его ежегодное содержание, высылаемое из Петербурга. При этом непосредственные нужды — платье, квартира, дрова — требовали гораздо меньших трат, поэтому просматривавший долговые обязательства Вольф долго удивлялся, куда были израсходованы деньги. Так, квартира, которую занимал Ломоносов вместе с Виноградовым в центре города на Barf"uisserstrasse и которая принадлежала Екатерине-Елизавете Цильх, вдове старосты реформатской церкви пивовара Генриха Цильха, стоила ему 20 талеров в год, а Виноградову — 28 талеров (очевидно, Виноградов жил на втором этаже дома, а Ломоносов — выше него). Небольшими были и расходы Ломоносова на еду. Уже упомянутый нами марбургский студент И. Пюттер жил в доме напротив Ломоносова и каждый день наблюдал, как тот ел свой завтрак, «состоявший из нескольких селедок и доброй порции пива» [236] . Обедали все трое русских в доме у Вольфа, что обходилось каждому по одному талеру в неделю и еще полталера за ужин, а с 1738 г., когда уже обозначились финансовые трудности студентов, Вольф перестал брать с них регулярную плату за свой стол, вычитая ее в совокупности из следующей приходящей суммы денег. За слушание своих лекций он с них вообще ничего не требовал.

Между тем, ростовщики не брали с русских студентов залогов, зная, что те находятся под опекой самого авторитетного из университетских профессоров. И если в течение первых полутора лет Вольф стремился держаться в стороне от долговых обязательств своих подопечных («Я не мог уведомиться о количестве сделанных ими долгов, так как иначе у меня не было бы отбоя от их кредиторов», — писал он 17 августа 1738 г. [237] ), то в конце того же года, наконец, потребовал от них полного отчета. Предчувствуя трудности, Вольф еще с осени 1738 г. выдавал им по талеру в неделю, «чтобы уберечь их от новых долгов». Однако вскрывшаяся сумма поразила профессора: общий долг студентов на январь 1739 г. составил 1371 рейхсталер, причем, как потом выяснилось, это была далеко не полная сумма. Весной 1739 г. к Вольфу действительно потянулись кредиторы русских студентов с новыми счетами. Особенно его возмущал Виноградов, за которым числились долги, о которых тот и не помнил, поскольку «одалживает у всякого, кто только ему верит, а на своих кредиторов, когда они ему напоминают о долгах, нападает со шпагой». В августе 1739 г., т. е. уже после отъезда студентов, их долг, с которым все еще должен был разбираться Вольф, достиг фантастической суммы в 1936 талеров, из которых на долю Ломоносова приходилось 613, Виноградова — 899, а Райзера — 414 талеров.

«Причина их долгов только теперь открывается с полной ясностью, — писал Вольф 1 августа 1739 г. — Они слишком предавались разгульной жизни и были пристрастны к женскому полу. Покуда они еще сами были здесь, всякий боялся сказать хотя бы слово, ибо своими угрозами они держали всех в страхе. Отъезд их избавил меня от многих забот» [238] . Действительно, русские студенты легко сходились с немецкими товарищами (так, Пюттер упоминал о своей дружбе с Ломоносовым, хотя был намного младше его и пробыл одновременно с ним в Марбурге всего чуть больше года), увлекаясь в студенческую среду с ее пирушками и уличными схватками. О последнем свидетельствует дело из университетского суда по поводу драки Ломоносова со студентом Розенталем, произошедшей осенью 1737 г. Суд приговорил Ломоносова как зачинщика к заключению в карцер, от которого впрочем он был освобожден благодаря тому, что Вольф заплатил за него университету три талера «выкупа» [239] . Интересно, что воспоминание об этом мы достаточно неожиданно находим у самого Ломоносова в проекте об основании Московского университета, написанном в 1754 г. В приложении к проекту Ломоносов составил предварительный штат университета, в котором, в частности, в качестве источника дополнительных доходов были предусмотрены поступления от проштрафившихся студентов, «ибо и в европейских университетах знатные и богатые студенты откупаются от темницы, за каждые сутки заплатив по три талера» [240] . Как видно, эти сведения Ломоносов знал не понаслышке, а изведал на собственном опыте.

Но куда больше хлопот, чем Ломоносов, доставлял Вольфу Виноградов, постоянно участвовавший в разных «историях», из которых профессору приходилось его вызволять, часто пользуясь помощью своего друга — университетского проректора. Однако в 1739 г. Вольф сам был избран проректором, т. е. фактически возглавил университетскую корпорацию (поскольку почетная должность Rector Magnificentissimus была возложена на одну из особ гессенского правящего дома), и в этой ситуации счел для себя невозможным больше заступаться за русских перед университетом, «потому что прочими студентами это будет истолковано как пристрастие». Терпению ученого пришел конец: в январе 1739 г. прозвучала его ненавязчивая, но твердая просьба отослать русских студентов из Марбурга. «Лучше всего было бы, если бы они оставили университет и поступили к химику, где бы они не имели таких вольностей, которых в университете у них нельзя отнять», — писал Вольф. При этом Виноградова он советовал отозвать прямо в Петербург [241] .

Итак, по мнению Вольфа, русские студенты не выдержали испытания «академической свободой», хотя и показали успехи в учебе. О последних свидетельствовали благоприятные аттестаты, которые они получили перед своим отъездом в июле 1739 г. от профессора химии Дуйзинга и от самого Вольфа [242] . Однако накануне уже назначенной даты отправления из Марбурга едва не возникли новые трудности. Вольфу пришлось все-таки выручать Виноградова из его «околичностей с разными студентами, что могло задержать отъезд, да и Ломоносов тоже выкинул проделку, от которой мало было проку, и что тоже могло привести к задержке». Профессор, по-видимому, намекал на неожиданно открывшиеся семейные обстоятельства великого русского ученого: Елизавета Христина Цильх, младшая дочь хозяйки дома, в котором жил Ломоносов, ждала от него ребенка, который родился в Марбурге уже после отъезда отца, в ноябре 1739 г. Семейные узы Ломоносова тогда еще не были скреплены законным браком, да и как студент, он не имел права жениться, так что это дело, если бы его вовремя не замял Вольф, должно было поступить на рассмотрение университетского суда. Брак Ломоносова с Елизаветой Христиной был заключен только 6 июня 1740 г. в реформатской церкви Марбурга, а под новый 1742 год там же родился его сын, крещенный Иваном и скончавшийся в возрасте одного месяца [243] . Интересна деталь записи в церковной книге: Ломоносов назвался здесь кандидатом медицины, какового звания университет ему, судя по сохранившимся документам, не присваивал; тем самым ему, видимо, хотелось подчеркнуть законченный характер своего обучения в университете и специализацию по химии, входившую в состав медицинского факультета.

Итак, 20 июля 1739 г. русские студенты покинули Марбург, направляясь во Фрейберг на попечение химика И. Ф. Генкеля. Вольф провожал своих учеников до городских ворот и, согласно предусмотрительной инструкции Академии, вручил им деньги на дорогу не раньше чем увидел, что они сели в карету. Расставание с учителем, которого русские студенты на протяжении двух с половиной лет видели почти ежедневно, было трогательным: казалось, они искренне сокрушались о том, что доставили ему столько бед, а Ломоносов «от горя и слез не мог промолвить ни слова».

Об окончании учебы Ломоносова и его спутников в Германии здесь упомянем лишь кратко. Условия жизни и быт Фрейберга в Саксонии, несмотря на наличие здесь «Берг-академии», резко отличались от университетского Марбурга простотой и суровостью. Стесненные финансовые обстоятельства, в которые с самого начала студенты были поставлены по указаниям из Петербурга, приводили к конфликтам. Все деньги получал их учитель Генкель, выдавая им на руки скудную сумму, а затем и вовсе отказавшись платить им. Разразившийся скандал привел к уходу Ломоносова из Фрейберга и его последующим скитаниям по Германии, по окончании которых он более полугода, с осени 1740 до конца весны 1741 г., снова прожил в Марбурге, ожидая разрешения вернуться на родину.