Нет времени любоваться красотами свердловских сумерек, Юрий возвратился к столу, задумался. Каким вернулся Алтынов из лагеря? Раскаявшимся грешником или все той же гадиной с притаенным камнем за пазухой? Одно из двух. Третьего не дано… Арестантскую робу еще не скинул, а уже поклон за кордон. Что он замыслил перед своим освобождением?

Посмотрим дальше. Второго июня следователь старший лейтенант Черныш спрашивал Алтынова:

— В каких лагерях военнопленных вы находились и чем занимались там?

В ответ, конечно, набившее оскомину:

— Когда выходили из окружения, я был ранен и попал в плен. Лечился в Смоленском лагере до декабря 1941 года, затем был отправлен в Минский лесной лагерь, где работал на заготовке топлива.

Новоселов пометил в рабочей тетради:

Алтынов показывал дальше:

— В сентябре сорок четвертого в числе полутора тысяч военнопленных привезли в Центральный лагерь Саксонии, оттуда в Лесной лагерь номер двенадцать — неподалеку от города Теплице в Чехословакии…

Фиксируя путь Алтынова после пленения, Новоселов пометил порядковыми номерами и эти события.

В пустых показаниях все же проглянуло кое-что. Алтынов почти три года заготовлял дровишки в одном и том же лагере. Так ли? Минский лагерь — пересыльный, через него о-ей сколько прошло. Как ты ухитрился столько времени в нем задержаться? Может, не топливо заготовлял, а присматривал, как заготовляют? Проверить сложно, но можно, что я в конце концов и сделаю. Обязательно сделаю. Уж очень хочется узнать, где ты побратался с господином Мидюшко, с вояжером по американским и турецким вотчинам…

Разглядывая фотоснимки Алтынова анфас и в профиль, выполненные не очень-то квалифицированным фотографом тогда, в сорок пятом, Новоселов спросил вслух:

— Как думаешь, Андрон Николаевич, надо мне знать это или не надо? Молчишь? Ну ладно. Дай вот только тебя обозреть…

Ничего вроде особенного, лицо как лицо. На голове не очень-то густо, залысины… Сколько тогда ему было? С одиннадцатого? Выходит, тридцать четыре… Усы. Ноздри чуть вывернуты. Глаза под жидкими бровями — колючие. Губы… Губы холерика, в нитку ужаты. Такой попусту кобуру лапать не станет, пистоль враз задействует. Так, смершевец выясняет, при каких обстоятельствах Алтынов вступил в РОА. Что в этом протоколе можно прочитать между строк? Пока ничего. Зафиксированные показания дают лишь информацию о личности подследственного. Что ж, надо и это.

— В январе сорок пятого, — поясняет Алтынов, — не помню точно, но, кажется, двадцатого числа, в наш лагерь приехал пропагандист из штаба РОА. Вроде бы Таранец по фамилии. Он был в немецкой форме с узкими погонами, со знаками лейтенанта. Немецкий фельдфебель из комендатуры лагеря выстроил всех военнопленных. Набралось человек шестьсот. Таранец говорил: «У вас одна дорога для спасения жизни — поступить в русскую освободительную армию. Если не поступите, то подохнете с голоду в лагере». Он сидел за столом и ел колбасу. Говорил: «Тем, кто поступит в РОА, тоже дам это покушать, а когда победим большевиков, жратвы будет еще больше».

— Вы знали, что Красная Армия бьет врага уже на его территории? — задает вопрос следователь.

— Да, знал.

— И верил в сказку о победе над большевиками?

— Я был истощен, все время хотелось есть. Мне не хотелось подыхать голодной смертью.

— А смертью изменника?

— Я надеялся перейти на сторону Красной Армии. Поверьте мне.

— Сколько военнопленных записалось тогда в РОА?

— Человек тридцать, наверно…

Новоселов иронично хмыкнул и отодвинул папку, вынул из кармашка свои «ташенур». Ого, уже десять. К черту Алтынова, Юрию Максимовичу когда-то и поспать надо.

Но нет, не хочется отрываться, просто нельзя отрываться. Завтра с утра в Березовский надо съездить, закончить с этим Яшкой Тимониным. Милиция и местные охотники неделю его, поганца, как волка, отлавливали. Леса дремучие, выскальзывал. И все же, вконец отощав на подножном корме, сам вышел. Сидевшие в засаде сельские парни в компенсацию за свой труд извозили его хорошенько. Помалкивал, принял за должное. Но когда услыхал, что в диверсии заподозрен, грохнулся коленками на пол. Дескать, директор МТС во всем виноват, к его, Яшкиной, молодой жене прилабунивался. Из-за того он и поджег мастерские. Чтобы паразита директора посадить…

Никакой, конечно, диверсии нет, это уже ясно Новоселову, но теперь даже от самой ясной ясности времени не прибавится. Еще день или два ухлопаешь, пока это дело передашь милиции.

Так что же там с вербовкой в РОА? Чем она закончилась у пропагандиста Таранца? Та-а-к, за куском колбасы, выходит, протянули лапы тридцать человек. Кто же они? Жаждущие, как и Алтынов, перейти на сторону Красной Армии? Тридцать захотели перейти на сторону Красной Армии, а пятьсот семьдесят не захотели, пожелали голодную смерть принять? Ну-ну…