Васильев встал, щелкнул каблуками:

— Разрешите идти?

Ногин посмотрел ему вслед: кавалерист, а не чекист! Шпор только не хватает. Ох, как бы они у него звенели!

Но зазвенел телефон, нетерпеливо, требовательно, настойчиво.

— Ногин слушает. — Он еще следил за выходящим сотрудником, но треск в трубке превратился в знакомый голос, и Ногин подтянулся: звонил полномочный представитель ОГПУ по Уралу — Матсон.

— Оскар Янович, здравствуйте.

— Добрый вечер, Герман Петрович! С возвращением из Москвы.

— Спасибо!.. Но Москва накрутила мне хвоста за то, что затянули расследование вредительства в золото-платиновой промышленности. Хочу знать, что нового за мое отсутствие выяснили. Зайдите.

— Сейчас буду, Герман Петрович! — Ногин положил трубку, собрал бумаги, сложил в папку, он не терпел беспорядка на своем письменном столе. Подошел к двухэтажному сейфу, который громоздился в углу, открыл верхнюю дверцу толщиной с кулак. Внутри лежали такие же папки, как и та, которую Ногин держал в руках. Только эта — новая — была еще тощей.

Безошибочно нашел нужную, за несколько месяцев после рапорта Корсакова располневшую, тщательно запер сейф, потрогал стальную ручку, она неподвижно находилась в горизонтальном положении. Спрятал ключи в карман галифе, подтянул ремень, коснулся пуговки под воротником: застегнута ли?

Ногин знал Матсона еще с гражданской войны.

Свели их дороги, бои на Псковщине. Матсон, тоже латыш, тогда возглавлял Псковскую ВЧК. Он заприметил учителя из латышских беженцев, несмотря на близорукость побывавшего в сражениях с белогвардейцами в звании рядового Коммунистического отряда особого назначения, а затем ставшего председателем местного ревтрибунала.

Матсон присмотрелся к молодому энергичному, эрудированному земляку: не каждый большевик с подпольным стажем заканчивал семинарию и имел диплом учителя математики и музыки. И попросил, чтобы Ногина назначили к нему замом.

С тех пор Ногин (так по-русски переделали его фамилию — Ногис) в ЧК и считает Матсона своим учителем. Уважительно прислушивается к каждому его совету.

Именно Матсон после ликвидации савинковских банд, бесчинствовавших на Псковщине, представил Ногина к награждению именными золотыми часами и рекомендовал его на самостоятельную работу в Петрозаводск — председателем ЧК при Карельской коммуне. Удивительно, что вся республика называлась Трудовой коммуной!

А в Карелии в то время была заваруха похлеще савинковских налетов на Псковщину. Восстали кулаки, требуя присоединения к Финляндии. На помощь им, смяв наши пограничные посты, пришли регулярные белофинские войска. Пять тысяч человек! Сытых, обутых, вооруженных до зубов!

Напутствие перед расставанием было кратким:

— Ты политически развит. Тонко понимаешь задачи ВЧК, предан делу, показал свои способности в разведке. Пора тебе доверять более ответственный пост. Работай, да не подводи меня.

Ногин не подвел Матсона.

И вот уже второй год они снова работают вместе — в Свердловске. Теперь и у Матсона, и у Ногина одинаковые знаки на груди — «Почетный чекист», введенные в честь пятилетия ВЧК-ОГПУ.

Такой знак под номером один носил Феликс Эдмундович Дзержинский.

Ногин был благодарен судьбе за то, что она позволила ему не раз встречаться с Дзержинским.

Не всегда эти встречи были приятными.

Однажды Феликс Эдмундович встретил его пристальным, строгим взглядом, чуть приподняв густые брови, отчего на высоком лбу резко прочертились две длинные, глубокие, продольные морщины.

Ногин понимал, что он совершил страшный проступок, когда оставил свой пост в Грузии и самовольно уехал в столицу — к Дзержинскому. Это было в 1922 году. Ногин несколько месяцев проработал под началом Берии. И увидел, что тот нарушает все чекистские принципы. Он попытался с ним поговорить. Берия властно оборвал его:

— Вы латыш, Грузию я знаю лучше вас. Идите, занимайтесь своим делом!

Ногин не выдержал. Лишь Дзержинский мог повлиять на властолюбивого Берию.

Феликс Эдмундович увидел, что Ногин волнуется.

— Садитесь… Рассказывайте.

Он внимательно, не перебивая, выслушал Ногина, закурил.

— Разберемся, — выдохнул он дым и закашлялся, — поправим… — И неожиданно резко погасил папиросу, смяв ее в пепельнице.

— Но вы, товарищ Ногин, поступили как мальчишка! Как вы смели оставить свой пост без приказа? Еще один такой поступок — и вам придется уйти из ЧК! На первый раз — десять суток домашнего ареста! Идите и все обдумайте!

Мысленно Ногин уже простился тогда с чекистской работой. Но его вызвали на коллегию ВЧК и… назначили начальником одного из самых крупных отделов в центральном аппарате — по борьбе с контрреволюционными партиями.