— Макарова Мария Николаевна — жена моего брата Василия. Была арестована по указанию капитана Шмакина. Да, мною. Я же и допрашивал ее… Вам интересно знать, как я на это пошел, как согласился? Мерзко, не правда ли? Вести допрос близкого тебе человека… женщины… И применять в отношении ее те самые меры телесного воздействия… — Макаров провел по лицу ладонью.

— Не скрою, — сказал Белобородов, — мотивы ваших действий не совсем понятны. Или вами руководило чувство личной мести?

— Нет, ни с нею, ни с братом никаких личных счетов у меня не было. Хотя и каких-то родственных чувств, пожалуй, тоже. А что касается наших классовых позиций, в этом отношении, полагаю, вам ясно, что примирения быть не могло.

— Да, — кивнул Белобородов, — здесь все ясно. Но все-таки почему вы не отказались вести допрос Макаровой? Хотели выслужиться? Или чувствовали недоверие к себе со стороны сослуживцев из-за того, что ваш брат Василий оказался большевиком? Однако всему есть мера. Где-то есть граница, отделяющая человеческое от животного. Вы могли отказаться вести допрос Марии?

Чуть заметная саркастическая усмешка скользнула по тонким, слегка выпяченным губам Макарова.

— Да, мог. Когда привели Марию, капитан Шмакин спросил: «Кто займется?» — и посмотрел на подпоручика Бутырина, командира третьего взвода. Стоило мне промедлить с ответом, и вопрос решился бы сам собой. Но я опередил Бутырина, сказав, что мне, как родственнику, легче будет получить от Марии нужные сведения, не прибегая к крайним мерам. Я знал, что Бутырин, если возьмется за дело, ни перед чем не остановится…

— Однако ж и вы не остановились! — воскликнул Белобородов.

— Да. Но лишь потому, что она вообще отказалась со мной разговаривать. Более того, она в присутствии солдат плюнула мне в лицо. Я даже это мог ей простить, если бы это касалось меня одного. Но ведь другие офицеры… Они меня осудили бы.

— И вы?..

— Да, я приказал солдатам…

— …помочь вспомнить, где скрывается ее муж?

— Кажется, именно так я и выразился тогда. Однако при этом я незаметно для Марии дал солдатам знак, чтоб не усердствовали.

— Допустим, вы дали знак, — кивнул Белобородов. — Однако, «не усердствуя», солдаты кололи ее штыками до крови, и вы…

— Я стоял, отвернувшись к окну. Когда Мария закричала так, что ее мог слышать из своего кабинета Шмакин, я остановил эту пытку…

— Вы сами сейчас назвали примененную вами к Марии «меру телесного воздействия» пыткой! — быстро проговорил Белобородов.

— Я имел в виду себя, — скорбно ответил Макаров. — И себя…

— Итак, вы остановили пытку?..

— И пошел к капитану. Предложил отпустить Марию и установить за нею слежку. Шмакин согласился с моими доводами.

— Еще бы! — усмехнулся Белобородов. — Отличный ход: даже если Мария не знала местопребывания мужа, до него непременно должен был дойти слух о том, что жена побывала на допросе…

— Я не думал, что он тут же примчится как мальчишка! — зло перебил Белобородова Макаров. — Я рассчитывал на его выдержку. И кто-то же был рядом с ним — могли его удержать…

— Как бы там ни было, — подвел итог Белобородов, — но Мария с Василием оказались в руках белогвардейской контрразведки с вашей помощью, при вашем личном участии.

— Получается так, — понуро кивнул Макаров. — Но я их не арестовывал. И допрашивал их на этот раз не я!

Белобородов с сомнением покачал головой и усмехнулся.

— Повторяю: я их не допрашивал! — лицо Макарова побагровело. — Я не могу доказать своей непричастности к этому допросу, однако прошу записать в протокол следующие слова: я не проводил допроса своего брата Василия и его жены Марии после ее повторного ареста. Не проводил!

— В таком случае припомните, кто их допрашивал.

— Их вскоре увезли в Торск, в контрразведку…

— Однако нам известно другое: перед тем, как их увезли…

Макаров сделал останавливающий жест:

— Я не договорил. Перед тем как их увезли, Бутырин успел допросить брата. Допрашивал ли он Марию, я не знаю.

— Вы видели Василия после того, как он побывал на допросе?

— Да.

— При каких обстоятельствах?

— Я пришел в арестное помещение, а в это время брата выводили из камеры, где происходил допрос.