– Да? А как вы узнали? – теперь удиви– лась я.

– Потому что это еще не жара, скоро будет сорок в тени, тогда да, жарко. Похоже, вы этого не знаете, да и кожа у вас очень светлая, нежная для нашего климата.

Надо же, какая наблюдательная! Я внимательно посмотрела на нее. Женщина была славянкой. Длинные русые волосы, заплетенные в косу, уложены в пучок, на загорелом лице ярко выделялись большие голубые глаза и ровные белые зубы. Было ей около пятидесяти лет, но фигуру она сохранила стройной. Если это была та Катерина, то в ней действительно есть что-то притягательное, хотя красавицей ее не назовешь. Вообще-то мне не хотелось, чтобы она оказалась ею, так как я была настроена к той Катерине не очень дружелюбно, и была готова к серьезному разговору с ней, а эта женщина мне нравилась. Я мысленно сравнила ее с женщинами, виденными мною на Володиных портретах, но так и не поняла, похожа она на них или нет.

Меня пригласили в дом. Я вошла и осмотрелась. Он был обставлен с шиком 80-х годов. Все выстирано, выглажено, протерто и надраено. Кое-где проступали следы бедности, но пока не очень заметные. Например, шторы были слегка выгоревшими и в некоторых местах заштопанными, хотя в целом создавалось впечатление достатка.

Хозяйка поставила на стол пиалы, чайник с заваркой, варенье из лепестков роз и маленькие пирожки. Стол был сервирован по высшему разряду настоящим старинным китайским сервизом из тонкого, почти прозрачного фарфора. Мне было неловко, нужно было начинать допрос, а у меня язык не поворачивался. Я понимала, что поведу себя как свинья, если сначала все съем, а потом испорчу настроение гостеприимной хозяйке, поэтому я решила прояснить обстановку до начала «чайной церемонии».

– Меня зовут Ангелина, – представилась я. – Я сегодня прилетела из Москвы специально для встречи с вами, Екатерина Викторовна. Вас ведь так зовут?

Ее глаза потемнели и стали темно-серыми, почти черными. Надо же, никогда не видела таких невероятно изменчивых глаз, просто феномен какой-то.

– Да, я Екатерина Викторовна. Вы привезли мне известие о сыне? – Ее глаза стали тревожными.

Странно, почему она сразу так подумала, неужели все эти годы мысли о Володе не оставляли ее?

– Да. Не знаю, как вам сказать, понимаете, случилось несчастье…

– Ну говорите же скорее, не тяните! – Она задохнулась от волнения и гнева.

– Он погиб.

– Нет! Нет! Этого не может быть, только не мой мальчик, только не мой дорогой мальчик! Вы врете! Я вам не верю! Он не должен умереть! Я чувствую, что он жив! Я всегда чувствовала, когда с ним что-то неладно!

Она была в таком ужасном состоянии, что казалось, сама умрет с минуты на минуту.

– Прошу вас успокойтесь, ведь вы не виделись с Володей много лет, неужели вы так любили его?

И тут я действительно испугалась. Катерина перестала рыдать и посмотрела на меня страшным, убийственным взглядом.

– Какой еще Володя? Значит, умер Володя, а не мой сын?

– А разве Володя не ваш сын? – растеря– лась я.

– Вы кто? – со злостью спросила она.

– Я Ангелина, из Москвы!

– Это я поняла! Что вам нужно?

– Я привезла вам привет от Дарьи Андреевны, нянечки из детского дома, в котором вы выросли. – Я решила идти ва-банк.

– Вы опоздали, шантажировать меня теперь нет никакого смысла. Мой муж умер, а перед его смертью я ему все рассказала.

– Значит, он узнал о Володе и Прохоре.

– Да, я ему все рассказала, – повторила она.

– Я искала вас не для того, чтобы шантажировать. Володя погиб, его убили. Я ищу убийцу. Следы привели к вам.

– Какие следы? Уверяю вас, что мой сын ни при чем.

– Послушайте, я уже начинаю путаться… Ваш сын умер, и ваш сын «ни при чем». Пожалуйста, объясните мне…

– Я понимаю, что для вас это может прозвучать дико, но у меня был только один сын, хотя родила я двоих: вашего Володю и моего дорогого мальчика.

Все мое расположение к этой женщине после ее слов мгновенно испарилось. Бедный Володя всю жизнь напрасно ждал встречи с любимой мамой. Эта встреча не принесла бы ему ничего хорошего, Дарья Андреевна была права. Я рассердилась, что в общем и хорошо, теперь смогу жестче вести разговор.

– Володя был ошибкой молодости. Наверное, вам известно, что зачала я его от уголовника, мне было всего девятнадцать лет, когда я его родила.

– Ну и что, многие женщины рожают в таком возрасте, но не бросают своих детей.

– Слушайте, не нужно меня воспитывать, уже поздно, – резко прервала она меня.

Я узнавала ту Катерину, которую мне описала нянечка: грубую, циничную, готовую бросить родное дитя, обокрасть и подставить.

– Я это понимаю, продолжайте.

– Прохор всегда был тряпкой, и сын его наверняка был таким же. Я никогда его не любила, он бросил меня беременной, и я должна была как-то выживать.