– Убил и съел. А у меня тебе подарок.

Заглядывает в окошко. Прикладывает к стеклу картонную табличку: «Осторожно! Такелажные работы!»

Показываю кулак. Валька доволен.

– Тридцать секунд, – говорит он.

Заводят тревожную песню два первых каскада. Валька надевает большие аэродромные наушники.

– Десять секунд. Удачи, Лёлька!

Не по уставу, но приятно.

В павильоне гаснет свет. На фоне открытой в аппаратную двери лохматый ушастый силуэт шутовски отдаёт честь.

Становится окончательно темно.

Непонятно где, словно по внутреннему своду черепной коробки, проносится юркий «Зенит-М». Контроль за лесными пожарами.

Над головой разгорается флюором расчерченная по потолку кабинки координатная сетка. Теперь «Зенит-М» пересекает её по диагонали. Этот спутник я давно не трогаю – он обклеен ещё под трёх орби, им и штурвал.

Из затылка к темечку ползёт массивный куб «Циклопа». Милицейское и пограничное наблюдение, выведен на временную орбиту трое суток назад.

Ну, давай, Лёлька, первый подход к снаряду.

Кресло запрокидывается, я ложусь спиной на плоскость экватора. Мерцающая паутина сетки скользит вслед каждому моему движению. На стекле кабины загораются ряды зелёных и красных строчек – текущие и требуемые векторы скорости.

Теперь «Циклоп» прямо передо мной. Протягиваю руки. Спутник похож на коробку от торта, отлитую в чугуне. Стараясь, чтобы не соскользнули ладони, одной плавно нажимаю на угол, другой подпираю днище. В левом локте предательски дрожит какая-то мелкая жилка.

Краем глаза замечаю, как поползли-замелькали зеленые цифры. Зажглась жёлтая процентная шкала.

Не спеша выдавливаю «Циклоп» выше и выше. Координатная сетка становится помехой, ненужной абстракцией.

Я – размером с два глобуса. Моя голова торчит из верхних слоёв атмосферы, как из кружевного воротничка. Ноги целят в Большого Пса. Я беременна Землёй, я воздушный шарик, руки нелепо торчат из Атлантики и Пацифики. Но в моих ладонях зажата хрупкая металлическая коробка, и я направлю её туда, где ей положено быть.

Зелёное подравнивается к красному. До завтра, одноглазый! Я отпускаю «Циклопа» и сдуваюсь, падаю, проваливаюсь к поверхности суши, пятьдесят пять и сорок пять северной, тридцать семь и тридцать семь восточной, в промятое кресло с грубой обивкой и жёсткими подлокотниками.

Возвращаюсь в сидячее положение. На ощупь нахожу бутылку воды. Пузырики бьют в нос, и тут же – фшихх! фшихх! фшихх! – проносится через носоглотку целое звено «Авгуров». Слишком много небесных тел за эти годы обзавелись моей чешуёй.

Под правым глазом разрастается сияние. Ещё не контакт, лишь его предчувствие. Готовность пять минут.

В наушниках просыпается Валька:

– «Циклоп» отрихтован, чистая работа.

Сосунок, он мне ещё…

Я понимаю, что кусаю губы от смеха, – хотя того же Петруччо за подобный комментарий стёрла бы в нанопыль.

Надо мной, вокруг меня, расчерченная мерцающей решёткой, раскинулась бесконечность. Через неделю я дотянусь до Луны. Почему же я не могу, выйдя из «Орбит и Траекторий», отправиться туда, где меня ждут? К тому, кто…

Сколько лет прошло, а слова несостоявшегося мужа – как ядовитая заноза. Чуть что, сразу саднит.

Любовь, рассуждал мой человек-пылесос, бывает всего двух видов. Лицом к лицу и спиной к спине. Либо двое замыкаются друг на друге – тогда внешний мир превращается в декорацию, в задник, в фон их любви. Либо у каждого собственная, отдельная жизнь, и всё своё, но каждую секунду чувствуешь, как справа под лопаткой бьётся ритм чужого сердца.

А лицом к спине, предостерегал романтик-прагматик Макс, это уже не любовь. Это мучение, Лёлька.

Я не могу лицом, лицом я к небу! Получается, меня нельзя любить? Или нельзя показывать мне своё чувство? Притворяться, что к спине прилегает спина? Бред и лицемерие! Значит…

– Лёля, к тебе гости с востока!

И что же мне, Валька, с тобой делать? Не хочу тебя мучить, но и отпустить что-то совсем не могу…

Кажется, что в аудиоканале шумит прибой. Ух ты, Кристина собственным вокалом!

– Ну, мужайся, неженка! Такую штуку ты в руках ещё точно не держала!

Минутная готовность.