Но мэтр недаром ест свой хлеб. Он хмурится, прямо-таки темнеет, брезгливо поджимает губы. Присаживается напротив меня, одним зубчиком вилки приподнимает изуродованное мясо, заглядывает под него, цокает языком:

– Просто варварство! Уволю к чертовой матери…

Мой козырь, мой гнев – оказывается в сносе.

– Лучше научите готовить, – возражаю скорее для проформы. – Слава уходит куда быстрее, чем приходит. Оглянуться не успеете, как переквалифицируетесь на бутерброды.

Мэтр щелкает пальцами, подзывая робеющего официанта, кажется, новенького. По крайней мере, раньше я его здесь не видел.

– Если вас не затруднит подождать четверть часа, – обращается мэтр ко мне, и я понимаю, что происходит нечто необычное, – то мы постараемся исправить нашу вопиющую ошибку.

Он берет официанта за верхнюю пуговицу жилетки и пригибает к себе. Едва не касаясь губами смешного оттопыренного уха, беззвучно шепчет в него короткие фразы. Официант лишь кивает, кивает, кивает, и, наконец, испаряется.

– Морока с ними, – доверительно говорит мэтр.

Глаза у него как у старой таксы, мешки во всю скулу, уголки оттянуты книзу. Он смотрит прямо, но без излишней фамильярности. Наверное, за стенами этого зала у него есть друзья. Он похож на человека, который знает толк в дружбе.

Я не знаю, почему мэтр не уходит, но уже чувствую неладное. На всей планете не наберется и дюжины коров. Он не фокусник, чтобы из воздуха достать второй бифштекс, – очередь расписана на месяцы вперед.

– Господин Фкайф, – мэтр чуть воровато оглядывается по сторонам – не слышит ли кто наш разговор? – и рассеивает тем самым последние мои сомнения. – Я хотел бы просить вас об услуге…

Жаль. Будь он моим другом, я поверил бы, что, заменив порцию, он просто пытается сделать мне приятное, и даже не задумывается о том, как завтра вместо говядины будет кормить клониной не сведущего в кухне толстосума. Но нет, я не его друг.

– Мы с Бетси… Так получилось – просто не успели до этой напасти… Всегда хотели, а то работа, то дом надо поднимать, то что-то еще… Мы очень любим друг друга, и нам так не хватает…

Я придвигаюсь к столу, нагибаюсь вперед, опираюсь на локти. Хлипкий столик припадает на одну ножку. Мэтр копирует мои движения, и вот мы сидим, почти стукаясь носами, отражаясь сами в себе, немыслимо далеко один от другого.

В висках нарастает набатом барабанная дробь. Он не имеет права так поступать со мной! Но я всё равно не хотел бы обидеть этого человека. Слишком собачьи глаза. Слишком жалко их всех.

Мэтр сбивается и болезненно морщится каждый раз, когда не может подобрать слово, и преодолевает стыд, и страх, и самого себя. Когда начинаешь такое говорить, то главное – не останавливаться, чтобы несло как по волне. А то утонешь.

Унижая себя – и меня вместе с собой, – он пытается ухватиться за несуществующую соломинку. Его не в чем винить. Разве представится ему другая возможность вот так, с глазу на глаз, обратиться ко мне, к отцу нации? К отцу – в самом непосредственном, скабрезном, медицински точном смысле этого слова…

– Я предлагал клинику, это же так просто! Но она уперлась: никаких пробирок. Мол, клонированного добра вокруг и так достаточно. Уж нам ли, на кухне, этого не знать! Я и так, и этак… Вы не подумайте, Бетси еще не старая, почти на пять лет меня младше… Конечно, с девицей уже не перепутаешь, но у нее роскошные бедра, и…

Теперь мне хочется его ударить. Он предлагает мне свою жену по частям, как забитую вчера корову. Нахваливая окорок и филей.

Я чуть отстраняюсь:

– Видите ли…

– Жорес, господин Фкайф!

– Поймите правильно, Жорес, – негромко говорю я и вижу, как затухают, гаснут безумные искорки надежды в его усталых глазах. – Я не сплю с чужими женами. Мне и без того…

У метрдотеля непроизвольно дергается щека, на мгновение проявляя на лице презрительную гримасу. Я не закончил фразу, а он домыслил ее по-своему.

– И без того сложно. Поверьте. И не злоупотребляйте больше своим положением. Если, конечно, дорожите мной как клиентом.

Жорес поправляет душащую его бабочку, поднимается чуть резче, чем стоило бы.

– Бифштекс на подходе, господин Фкайф, – говорит чужим голосом, но интонации безукоризненны. Он метрдотель лучшего ресторана столицы. – Извините за недоразумение.

В ожидании основного блюда я выхожу на широченный балкон, беломраморно раскинувшийся вдоль всего Гостиного дворца. Белое косматое солнце, давний и почти забытый собеседник, прозрачными лучами моет блестящую мозаику у меня под ногами.

Внизу, под балконом, кипит деловая жизнь. Все то ли торопятся, то ли подгоняют время. Только я застыл над ними, как обломок скалы. Всё – своим чередом, к чему суета?