Показались ворота Сен-Мартен. Карета остановилась. Было договорено, что Аренберг выйдет из нее чуть раньше – чтобы не показываться на глаза страже у пропускного пункта. На этом настояла Лиза и была права: Луи могли заподозрить в попытке бегства из Парижа.

Аренберг вышел и затворил дверь кареты, которая тут же тронулась. Он сделал вслед за ней несколько шагов. Но та поехала быстрее и, завернув за угол, вовсе исчезла.

Шаховская с дочерью чрезвычайно медленно добирались до России. Имея на руках свидетельства врачей о приключившемся с ней ударе, княгиня, как ей думалось, имела право на это промедление. Она написала императрице очередное письмо о том, что пытается воспользоваться целебной водой и грязями знаменитых европейских курортов, дабы окончательно встать на ноги. И действительно, лечение в Марианских Лазнях дало свои результаты. Варвара Александровна сначала ходила с палочкой, а потом и без нее, лишь едва заметно припадая на больную ногу.

Верная себе, она везде искала поддержки местных влиятельных особ, чтобы с помощью их ходатайств изменить отношение к себе Екатерины.

Однажды, казалось, ей очень повезло. В Карлсруэ, столице маленького немецкого княжества, где она остановилась на несколько дней, находился граф Николай Петрович Румянцев. Княгиня поспешила с ним встретиться и как со старым знакомым, и как с человеком, которого Екатерина очень ценила.

Румянцев был в прекрасном расположении духа: он выполнил деликатную миссию – выбрать среди немецких принцесс невесту для Александра, любимого внука Екатерины. Сразу две юные претендентки, родные сестры, были готовы отправиться в Россию.

Поздравив графа с удачей, Шаховская рассказала ему о своей беде и о покаянных письмах, которые писала государыне. Однако дошли ли они до нее – об этом ничего не известно. И тут вся надежда на него, добрейшего Николая Петровича. «Княгиня умоляла его, – читаем в «Знаменитых россиянах» , – при личной встрече донести императрице о ее болезненном состоянии».

Румянцев, видимо, пообещал Варваре Александровне выполнить ее просьбу. Несомненно, посулила содействие и мать девушек, которые собирались в Россию, – владетельная принцесса Баден-Баденская была хорошо знакома с обаятельной русской дамой и ее дочерью по их прежним посещениям Карлсруэ.

Увы! Судя по тому, как далее развивались события, эти ходатайства успеха не имели. На границе путешественниц ждали известия, которые окончательно перечеркивали все надежды и упования на милость судьбы.

Возмущение Екатерины тем, что ее подданные – да еще такой громкой фамилии – пренебрегли правилами, не испросили дозволения на брак с иностранцем, было, несомненно, подогрето немаловажным обстоятельством: свадьба княжны Елизаветы Шаховской свершилась как раз в разгар революции. И где свершилась! В самом логове якобинцев, там, где убивали королей, – в Париже.

Однако с момента, когда императрица узнала об этом, прошло изрядно времени: Варвара Александровна, как мы уже знаем, всеми правдами и неправдами старалась отсрочить возвращение на родину. Очевидно, одна из причин – дать возможность остыть гневу государыни. Тут княгиня тоже выказала свою отменную дальновидность: все знали, что Екатерина отходчива и быстро меняла гнев на милость.

Но в случае с бедной женой принца Аренберга эта привлекательная черта характера совершенно изменила императрице. Екатерина, умевшая сочувствовать женщинам в их несчастьях, не приняла во внимание, что перед ней жертва первого увлечения сердца, которое не разбирает, кто бунтовщик, а кто человек благонамеренный. Что «якобинская свадьба» не состоялась бы, не попустительствуй тому так необдуманно сама княгиня. Что, наконец, Елизавета – молодая мать, недавно потерявшая своего первенца...

Но нет, императрица в данном случае была неумолима и действовала, как и обещала, решительно.

Дважды она напоминала митрополиту петербургскому и новгородскому о необходимости признать брак принцессы Аренберг незаконным. Стараясь все-таки не нарушать закон, Екатерина тем не менее требует от отцов церкви быстрейшего рассмотрения вопроса о браке урожденной Шаховской, «толико ея отягощающем». Разумеется, в последних словах – вердикт самой Екатерины, с которым Синод не посмеет не считаться. И наконец, императрица спешит сообщить – это тоже выглядит приказом! – о своем «позволении» Елизавете Шаховской «вступить в брак новый, роду и состоянию ея приличный».

...На пропускном пункте российской границы офицер, взяв паспорта прибывших, вслед за тем огласил волю государыни, закончив фразой: «А принца Аренберга в пределы Империи не пускать».

Приезд в Петербург княгини Шаховской с дочерью вызвал немало пересудов. Те, кто не был знаком с ними прежде, интересовались: что скрывается за всей этой историей, если в ней участвует сама императрица? По ее велению вчерашняя принцесса Аренберг вновь становится княжной Шаховской? Вот расплата за необдуманный поступок – брак с карбонарием!

«Qielle horreur! Ca n'a pas de norm! Какой ужас! Этому нет названия!», – возмущались одни. «L’amour embelit tout. Любовь все украшает», – пытались защитить бедную княжну другие.

Но все желали выведать подробности романа, который окончился таким скандалом. Однако время шло, а никто толком так ничего и не узнал: Шаховская не спешила ни объявиться в обществе, ни принимать у себя. Объяснялось все это ее плохим самочувствием. «Bienheureux ceux qui croienf. Блаженны верующие», – ворчали в свете, потихоньку успокаиваясь.