Сперва она сделала множество набросков, потом несколько эскизов. И наконец начала писать маслом. Как ни странно, но эта женщина немного освободила ее от чувства собственной неполноценности.

Приехав домой на пасхальные каникулы, Руфь не забыла похвалить Уве за то, что Тур хорошо выглядит. В ответ на это Уве только пожал плечами. При каждом удобном случае он демонстрировал ей, что у нее нет права на любое мнение о Туре или о нем. Понять его было нетрудно.

Он никогда не спрашивал, что она делает в Осло, с кем бывает. Она ни разу не слышала, чтобы он произнес слово «Академия». Но понимала, что все это ревность к ее жизни, которую он не мог контролировать.

Он перестал сдерживать раздражение, когда понял, что ее это не задевает. Например, то, что Тур рассказал ей, как однажды утром, проснувшись, он обнаружил у них тетю по имени Мерете. К счастью, Уве вскоре уехал в горы и пробыл там почти всю Пасху.

После возвращения в Осло Руфь не раз была близка к тому, чтобы все бросить и уехать домой. Тур, как и в Рождество, болезненно отнесся к ее отъезду.

Ей удалось уговорить Уве поставить телефон, чтобы она могла звонить домой несколько раз в неделю. Сначала от этого стало только хуже. Но вскоре Тур понял, что слышать голос мамы тоже важно. Для них обоих. Через месяц-полтора он уже как будто смирился с тем, что мама живет в Осло, потому что она должна стать художником.

Он доверял ей свои тайны, которые как бусинки перекатывались у него в голове. Вроде того, что он хочет купить самолет и летать в воздухе. Или что его пожарная машина хорошо ездит и на трех колесах.

На летние каникулы Руфь сняла домик на берегу в Хельгеланде и уехала туда с Туром. Она уже давно искала новых мотивов. Но женщина на мостках напомнила о себе. Теперь она начала ходить по воде. И всегда была опасность, что она утонет.

Однажды вечером, уложив Тура спать, Руфь увидела ее на скале над их домом. Женщина была в красном купальнике и с резиновым спасательным кругом, с какими плавают дети.

Руфь начала делать наброски, и тогда женщина предстала перед ней обнаженной с широким поясом на талии. Намыленные волосы торчали дыбом, как иголки на еже. Обычно она являлась Руфи поздно вечером или рано утром. А иногда и во сне. Это было как наваждение.

Но то лето выдалось дождливое, и у Тура здесь не было товарищей для игр. Руфь решила попросить у Уве разрешения пожить вместе с Туром дома. Уве был в добром расположении духа и сказал, что ему это подходит — он как раз собирается надолго уйти в горы.

Когда они приехали, Уве был еще дома, и Руфь, смирившись с этим, покорно ждала его отъезда. Она лишь немного прибралась, слушая через окно радостный крик Тура, встретившего своего товарища.

Уве окликнул ее из спальни, и она вошла к нему. Обнаженный по пояс, он складывал вещи в рюкзак. Она видела, что он все еще позирует перед ней: смотри, мол, что потеряла.

— Мне надо сказать тебе одну вещь.

Она замерла в ожидании, Уве не поднимал глаз.

— Я хочу развестись, — сказал он, глядя на шкаф. Наступило молчание, и Руфь удивилась, что оказалась не подготовлена к этому.

— Значит, ты нашел себе пару? — спросила она, удивляясь, как ему удалось произнести такую серьезную фразу, складывая в рюкзак вещи.

— Да, мы с Мерете решили пожениться. Хочу, чтобы у меня была нормальная жизнь.

— Она переедет к тебе сюда?

— Да, если захочет.

— Ты еще не говорил с ней об этом?

Наконец он поднял глаза, на его лице была написана неуверенность.

— Говорил — не говорил, какая разница, — уклончиво ответил он.

— А она знает, что Тур тоже живет здесь?

— Как она может этого не знать? — сердито буркнул Уве, запихивая в рюкзак майки и носки.

Под загорелой кожей играли мышцы. Бицепсы, которыми он так гордился.

— Она тоже идет с тобой в горы?

— Да. Будем ночевать в палатке. Собираемся дойти до шведской границы.

— Как я понимаю, она женщина в твоем вкусе. И давно вы вместе?

Он выпрямился и, не отвечая, улыбнулся ей во весь рот. Руфь не понимала, что толкнуло ее. Но вдруг почувствовала себя такой же свободной, каким был Уве. И эта свобода заставила ее признать, что Уве — мужчина, способный внушить страсть. Он больше не отягощал ее совесть, он стал свободной добычей. В том числе и для нее.

Ни о чем не думая, Руфь положила руки на его голые плечи, и его растерянность доставила ей наслаждение. Ей была приятна сила его плеч, когда он жадно обнял ее. Пока Уве, закрыв глаза, целовал ее, Руфь испытала экстаз свободы. И когда он опрокинул ее на кровать, она, всхлипнув, отдалась ему. Наконец-то она тоже стала частью его тайных приключений. Она упивалась этим, и он, насколько она его знала, тоже.

Уве был нежен и сердечен, как никогда. И что бы он потом ни вспоминал о ней, ей хотелось, чтобы он запомнил именно этот день.