— Ты скажи, о чем ты думаешь? Кем хочешь вырасти? На кого ты надеешься?

— Я надеялся на бога, — ответил я.

— Он еще шутит! — еще больше рассердился папа. — Как вам нравится этот сатирик?

— Я… в самом деле… надеялся на бога… И я рассказал всю правду.

— Боже мой! — схватился за голову папа. — И это я слышу в моем доме! И это говорит мой сын! И кому? Папе-атеисту!

В комнату вошла Пелагея Ивановна и спросила, нужно ли засыпать в суп вермишель.

— К черту вермишель! — закричал папа. — Лучше скажите, чему вы учите сына?

Пелагея Ивановна посмотрела на меня, сложила руки под фартуком и сказала жалобным голосом:

— Ничему я его не учила. Дите мое чистое, непорочное, забижают тебя родители… Нету тебе от них никакого внимания…

— Вот полюбуйтесь, — развел руками папа. — От нее он всему научился. Ходят по земле такие старорежимные старухи, и никто их не перевоспитывает.

— Я и без вас воспитанная и перевоспитания — сказала Пелагея Ивановна.

Никому до них нет дела, — продолжал папа. — Никто их не агитирует, не убеждает, никто на них не влияет. Групком домработниц в стороне. Даже радио не рассказывает им, как возникла жизнь на Земле, есть ли жизнь на Марсе, не говоря уже о дру. гих естественнонаучных темах!

— Не надо мне ваших тем! — ответила Пелагея Ивановна. — Я и без них проживу. Меня и так все уважают. Меня сам товарищ Полонский, заведующий продмагом, в домработницы зовет.

Пелагея Ивановна пошла к себе и начала укладывать свои вещи. Ширма колыхалась и прыгала как живая. Клавдия Николаевна отдала папе мою письменную работу и начала прощаться. Папа пообещал ей взяться за меня. А мама заплакала и сказала, что она никогда не будет нанимать домработниц. Пусть нанимают их те, которые родились в сорочке!

Я начал врать

Я начал врать. Раньше этого за мной не замечалось. Я был хороший мальчик и никогда не обманывал родителей, у них, слава богу, и без меня хватает неприятностей. А теперь — пожалуйста… Не проходит дня, чтобы я не соврал. Я начал врать незаметно для себя и так втянулся в это дело, что неизвестно, кем я вырасту. Возможно, я стану настоящим преступником. Во всяком случае, честный человек из меня не получится. Так говорит мама.

— Это школа на него влияет, — сказала она тете Насте. — Это Лешка Селезнев, Васька Тертыч-ный и другие его друзья-приятели…

— Определенно школа, — ответила тетя Настя и обняла меня своими большими душистыми руками.

— Он восприимчивый мальчик, — продолжала мама. — Он воспринимает все плохое. Хорошее, по-» нятно, он не перенимает.

Восприимчивость — это палка о двух концах ~ сказала тетя. — Ты помнишь Лидочку Чумилову. В тысяча девятьсот сорок седьмом году она вышла замуж за Калошина. В это время он заведовал галантерейной палаткой. Это был такой честный человек, каких редко встретишь среди современных палаточников. Однажды он забыл дать одной даме сдачу — сорок три копейки — и бежал за ней вприпрыжку три квартала, пока не вручил ей деньги. И вот этому честнейшему Калошину как-то по ошибке сгрузили без накладной пятьдесят пар капроновых чулок. Другой на его месте немедленно продал бы их и деньги положил бы в карман. Но он этого не сделал, а начал звонить во все концы, что у него образовался излишек. Понятно, к нему немедленно прислали ревизию.

«Гражданин Калошин, — спросил ревизор, — прежде чем мы начнем проверку, скажите по совести, сколько вы накрали?»

«Я ничего не крал, — ответил Калошин. — Это излишки!»

«Знаем мы эти излишки! — сказал ревизор. — Такие излишки всегда оборачиваются растратой».

«Клянусь честью, — ответил Калошин, — с чулками произошла какая-то ошибка!»

«Знаем мы эти ошибки!» — сказал ревизор и опечатал палатку.

Три дня и три ночи ревизор подсчитывал и переписывал все, вплоть до копеечной шпильки. Лидочка на всякий случай перенесла ценные вещи к своей маме. Но у Калошина все было в порядке. Ревизор страшно удивился и сказал, что. это первый случай в его практике. С тех пор он и Калошин стали друзьями. Каждую субботу ревизор приходил к ним в гости, пил чай и без умолку рассказывал, какие бывают ловкачи среди палаточников, как они действуют, какие у них хитрые приемы и методы. Калошин оказался очень восприимчивым человеком. Он перенял самое худшее. Через год его уже судили. И когда на суде его спросили, у кого он научился так ловко воровать, он ответил, что у ревизора. Судьи подумали, что он шутит, и чуть не дали ему лишний год… Вот до чего может довести восприимчивость! Так что оберегай Петю от плохих товарищей. Я знаю один ужасный случай…

Тетя Настя рассказала про ужасный случай, а потом еще про один и еще про один, потому что, когда тетя приходит к нам в гости, ее распирает от всяких историй, и она должна их немедленно выложить. Она выкладывает их целый вечер, так что никто не может рта раскрыть.

Я ушел спать, а тетя Настя все еще выкладывала. Утром в школе я сказал Лешке Селезневу:

— Я восприимчивый. Я перенимаю все плохое. Ты меня портишь!

— Правильно! — обрадовался Леша. — Я тебя совсем испортил!

Мне стало обидно, и я закричал:

— Нет, это я тебя испортил!

— Нет,

Мы начали наскакивать друг на друга и кричать во все горло, кто кого перекричит. В это время пришла наша учительница Клавдия Николаевна и сказала, что мы своим поведением портим весь класс.

Это была новость. За обедом я сказал маме:

— Леша не портит меня. Это мы с ним портим весь класс.

— Кто тебе сказал такую глупость? — спросила мама.

— Клавдия Николаевна.