– Я слушаю, доктор Кауфман.

– Человек Моратти неплохо поработал. У нас довольно напряженная ситуация в Аравии, и я подозреваю, что будет еще сложнее.

– Я читал новости, доктор Кауфман, и совершенно с вами согласен, – кивнул Мишенька. – Они не остановятся на достигнутом. – Помолчал. – Я должен заняться этой проблемой?

– Нет. Бунт оставим Слоновски. А ты должен подумать, когда и как на меня будет совершено покушение.

– Мы должны совершить на вас покушение? – уточнил Щеглов.

– Нет. Ты должен предотвратить покушение на меня.

– Есть информация?

– Моратти понимает, что, даже потеряв должность, я останусь влиятельным человеком. Боюсь, он сделал правильные выводы из истории с Петрой, понял, что не имеет власти в Анклаве, и хочет прижать меня по-настоящему. То есть – убрать. И ты должен подумать, когда и как он это сделает.

Днем ночные заведения напоминают аквариумы со спящими рыбками: антураж присутствует, пузырьки поднимаются к поверхности, заставляя подрагивать водоросли, но блеска нет. Нет жизни. Официанты вяло снуют между столиками, заказы исполняются неспешно, охранники дремлют, редкие посетители наслаждаются тишиной. Днем рестораны ночных заведений – места уединенные, покойные, наиболее подходящие для серьезных разговоров.

– Он избил вас палкой? – переспросил Петруха.

– Да, – мрачно ответил Тимоха. – Он избил нас палкой.

– С тобой же была куча канторщиков!

– Заткнись! – посоветовал старший Бобры.

Петруха покачал головой.

Тимоха на весь Анклав славился невероятной физической силой. Заслуженно славился. Мощь старшего брата потрясала воображение: он с легкостью рвал цепи и гнул ломики. Причем сила была дана ему от природы: никаких трансплантатов Тимохе не вживляли, никакими стимуляторами мышцы не накачивали. Таким уродился. На Болоте слагали легенды о здоровом как бык канторщике, передавали истории о драках, в которых он одерживал победы над превосходящими силами, и о его умении одним ударом проламывать корпус мобиля. Непобедимость Тимохи казалось такой же естественной, как ежедневный восход солнца на востоке.

И вот он рассказывает, как был избит. Одним-единственным человеком.

– В это трудно поверить, – протянул Митроха.

– Тебе! – хмыкнул Тимоха. – А каково мне? У него руки как железные, ей-ей не вру. Он меня на болевой взял, я чую, руки – мертвые.

– Протезы, что ли?

– А кто его знает? Только меня не обманешь. Я смерть чую.

Старший Бобры выпил водки и налил еще. С ним не спорили, знали, что чутья у Тимохи не меньше силы.

Петруха почесал в затылке, Митроха цокнул языком, а Николай Николаевич уставился на экран карманного коммуникатора, решил посмотреть скачанную из «балалайки» Тимохи запись драки. Ее уже изучали и обсуждали, не нашли ничего интересного: изображение смазанное, расплывчатое, даже мощным компьютером не вытянешь, но Николай Николаевич вернулся к ней. Просмотрел. Запустил снова. Вздохнул. Почесал кончик носа.

Наконец Тимоха, опрокинувший за это время еще пару стаканов, не выдержал:

– Чего нашел-то?

Николай Николаевич убрал коммуникатор в карман, взял вилку, задумчиво поковырял в тарелке и негромко произнес:

– Знаешь, брат, я думаю, что дрался ты не с человеком.

– Ну, что же, кормят здесь на самом деле неплохо, – резюмировал Хосе, доедая десерт. – Обед удался.

– А все остальное? – поинтересовалась Ника.

– А все остальное здесь начинается после десяти вечера, – рассмеялся мужчина. – Я о «Девятках» давно слышал, говорят, клуб что надо.

– Сегодня погуляем здесь?

– Если захочешь, дорогая.

Хосе потянулся и поцеловал обнаженное плечо молоденькой наложницы. Лика спокойно глотнула вина и покосилась на сидящего за соседним столиком Мартина. Тот сделал вид, что поглощен едой.

Работа сопровождающего предполагает общение с самыми разными людьми, и Кошелеву доводилось видеть всякое. Встречались ему и садисты, и наркоманы, любители экзотики и откровенные извращенцы. Встречались и подонки вроде Хосе. Мартин понимал, что не знает о подлинных взаимоотношениях в семье Родригес, что не может судить… но все равно судил. Пытался укрыться за маской, напоминал себе о профессиональной этике и правилах поведения с клиентами, но хватало увещеваний ненадолго. Проблема заключалась в том, что Лика Мартину нравилась. Красивая, опытная, в самом расцвете… Кошелев против воли представлял ее в своих объятиях. Скрипел зубами. Понимал, какими неприятностями грозит ему потеря контроля. Приходил в себя… а потом вновь начинал думать о Лике.

– Пойду посмотрю, что у них на втором этаже, – с улыбкой бросил Хосе и выразительно посмотрел на Нику.

– Я с тобой, – поняла намек наложница. – Лика, не скучай.

Мартин вздохнул.

Лика прошипела что-то невнятное и вновь потянулась к вину.

– Что будем решать, братья?

– Он же сказал, что ошибся, – несмело протянул Петруха. – Чего ему врать?

Петруха понимал, что старший Бобры ни за что на свете не произнесет столь трусливые слова, не признает, что надо отступить. А отступать надо. Николай Николаевич сказал, что даже прятки не способны двигаться с такой скоростью, как тот мужик. И не улыбается младший Бобры, не шутит, помалкивает, а это тоже показатель плохой. Сказал, что думал, и заткнулся. Вот и пришлось Петрухе озвучивать на родственном совете неприятное решение.