–Я думал, что только неупокоенных хоронят у скрещения дорог, – с некоторым раздражением сказал Лука. – Только живых мертвецов.

–Ну да, только почему бы не проявить лишнюю предусмотрительность? – сказал староста, абсолютно уверенный в правоте собственных суждений. – Почему бы не сделать все как полагается, раз уж он наконец пойман? Я думаю, что все-таки надо его прямо сегодня в полночь и убить. Как раз и серебряный наконечник для стрелы готов будет. Для нашей деревни это окажется довольно значительное событие, и сам я непременно туда приду. Полагаю, что именно мне стоит торжественно вручить лучнику стрелу с серебряным наконечником, а потом я мог бы произнести короткую речь.

–Это не потрава медведя, – все сильней раздражаясь, сказал Лука. – Это судебное расследование, ради которого меня прислал сюда сам святой отец. Я не могу допустить, чтобы в полночь сюда явилась вся деревня, тем более что ее жители уже вынесли оборотню смертный приговор, хотя суда еще не было, да и отчет о проделанной работе у нас не готов. Между прочим, наиболее предприимчивые уже распродают места вокруг медвежьей ямы, хотя и довольно недорого, за медный грош.

–Такой предприимчивый только один, – и староста с достоинством указал Луке на конюшню, где Фрейзе чистил лошадь, громко насвистывая сквозь зубы. Свист сразу же резко усилился. – А жители нашей деревни непременно должны увидеть, как будет убито чудовище. Вам, возможно, этого не понять, вы ведь из Рима приехали, но мы тут слишком долго в страхе прожили. Деревня у нас небольшая, жителей в ней немного, и всем хочется знать, что теперь нам ничто не грозит. Людям необходимо увидеть оборотня мертвым, только тогда они смогут снова спать спокойно.

–Прошу прощения, синьор следователь, – обратился к Луке отец пастушка Томмазо, – но, похоже, моего первенца как раз этот оборотень и унес, так что мне бы очень хотелось видеть, как ему конец придет. Я бы тогда смог жене рассказать, что больше ей бояться нечего, что эта тварь мертва… Ей, бедняжке, все время кажется, что нашему второму сыну, Томмазо, смертельная опасность грозит, когда он с овцами на пастбище отправляется. А когда я ей расскажу, что оборотень мертв, наш мальчик будет на пастбище без страха ходить, а мать его сможет наконец уснуть спокойно. Ей ведь семь лет уже ночные кошмары спать не дают, и я очень хочу, чтобы она успокоилась и себя простила.

–Хорошо, ты, конечно, можешь прийти сюда в полночь, – сказал ему Лука. – Если он и станет превращаться в волка, то именно в полночь. Обещаю: если все мы увидим в нем подобные перемены, то я дам сигнал стрелять. Но только я один смогу судить, действительно ли он начал превращаться в волка, и только я один буду решать, какой должна быть для него законная кара.

–Могу ли я дать совет? – с энтузиазмом предложил свои услуги староста. – Как человек опытный и занимающий в здешнем обществе высокое положение? Я бы хотел помочь уважаемым следователям принять правильное решение…

–Нет. Ничьи советы нам не нужны. – Своим решительным ответом Лука разом сокрушил все надежды старосты. – Я не допущу, чтобы вся деревня набросилась на обвиняемого и, гонимая собственным страхом и гневом, его прикончила. Я буду взвешивать каждое свое слово, учитывать каждое свидетельское показание, и приговор я вынесу по справедливости. Я здесь следователь, я назначен вести это дело, мне и решать.

–Но кто выпустит серебряную стрелу? – спросил староста. – У нас есть большой старинный лук – его синьора Луиза нашла у себя на чердаке, – и мы сделали ему новую тетиву, но в деревне никто не умеет стрелять из большого лука. Когда нас призывают на войну, мы идем как пехота – с алебардами и топорами. У нас в деревне вот уже лет десять ни одного настоящего лучника нет.

Возникла короткая пауза – все обдумывали столь затруднительную ситуацию. И вдруг Ишрак заявила:

–Я умею стрелять из большого лука.

Лука удивленно посмотрел на нее и сказал:

–Это слишком мощное оружие для женских рук. – И, наклонившись к ней, тихо прибавил: – Ишрак, тетиву большого лука очень тяжело натягивать, он ведь совсем не такой, как дамский лук. Не сомневаюсь, ты, должно быть, стреляешь отлично, но все же из дамского оружия; вряд ли ты сумеешь совладать с большим луком. Это тебе не спортивная стрельба по мишеням.

В дверях конюшни появилась голова Фрейзе, который явно был сильно заинтересован этим заявлением Ишрак, однако продолжал хранить молчание.

Вместо ответа Ишрак показала Луке свою левую руку. На косточке среднего пальца виднелась большая твердая мозоль – безусловный признак того, что стрелять из лука ей доводилось немало; по такой мозоли лучника узнают сразу, как по татуировке. Мозоль явно была старая. Такую мозоль натирают, неоднократно вкладывая стрелу и натягивая тетиву. Только человек, которому доводилось выпускать в цель одну стрелу за другой, мог получить подобную отметину.

–Я хорошо умею стрелять и из большого лука, – снова сказала Ишрак, – и из дамского.

–Как же ты этому научилась? – спросил Лука, выпуская из руки ее теплые пальцы. – И зачем тебе постоянно практиковаться в стрельбе из такого тяжелого оружия?

–Отец Изольды хотел, чтобы я владела всеми умениями женщин моего народа, хоть меня и воспитывали вдали от них, – ответила Ишрак. – Мы – народ воинственный, наши женщины умеют сражаться не хуже мужчин. Мы – люди закаленные, обитаем в пустыне и постоянно странствуем по ней, перебираясь с места на место. Мы легко можем целый день провести в седле. Умеем отыскать воду по запаху. Можем во время охоты по направлению ветра определить, где притаилась дичь. Мы ведь живем охотой, в том числе соколиной, и у нас все отлично умеют стрелять из лука. Ты скоро сам поймешь: раз я сказала, что умею что-то делать, значит, я действительно это умею.