И молча жду, - тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик ты.

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

О, как паду – и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик ты.1

– Что это? – проговорил я.

– Бывшие называли это «поэзия», – ответила Марина и начала

укладываться спать.

Игрок зашевелился. Я поднялся, подошел к нему:

– Оклемался?

Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой

скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.

Игрок произнес довольно отчетливо:

– Вспомнил.

И вскрикнул - тело его выгнулось дугой, задрожало. Бедняга вытянулся на

полу во весь рост и затих.

Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, ожгла меня.

– Мы похороним его,- сказала она.

– Как это?

– Закопаем в землю. Так поступали бывшие.

– Как скажешь,- я зевнул.

4

FEMALE

Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный

голос объявил следующую остановку.

Людей в вагоне мало – пока что крупных станций не попадалось. Несмотря

на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.

Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в

окно. Мелькали дачи. Кое – где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.

Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой

клубился туман.

Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в

электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной

женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины,

которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот,

расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.

1 Александр Блок

В вагон вошла пожилая пара – мужчина и женщина. На груди у мужчины -

гармонь.

– Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте.
– Позвольте в

дорожку исполнить хорошую песню.

Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и

никогда не проходит.

И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать.

Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных

певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул

десятку.

– Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой

рукой.

Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной

Андрея.

– Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.

– Доставай, я тебе говорю.

– Пошла ты.

– Ах ты паразит, алкаш.

– Заткись!

Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.

Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на

удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.

Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами,

дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой

поднялись и снова исполнили свою песню.

В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась

многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея

студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о

посадке огурцов, затем переключились на политику.