В.: Это ведет их к почти абсолютному молчанию до самого конца. Почему Вы говорите? Я задаю Вам этот вопрос. У.Г.: Почему я говорю?

В.: Да.

У.Г.: Почему я говорю? [Смех] А я говорю? Знаешь, это может показаться тебе очень странным. Мне нечего сказать, и то, что я говорю, не исходит из моего мышления. Ты можешь не принять этого. Но то, что я высказываю, – это не логически установленные предположения. Это может показаться тебе очень странным, и ты поставил меня в очень шаткое положение, спрашивая, почему я разговариваю. Я говорю? Видишь ли, на самом деле нет. Здесь нет никого, кто говорил бы. Использую сравнение с чревовещателем. Он, в действительности, ведет обе стороны диалога, но мы приписываем одну сторону кукле перед ним. Точно так же все ваши вопросы рождаются из ответов, которые у вас уже есть. Любой ответ, который кто-нибудь вам дает, должен положить конец вашим вопросам. Но этого не происходит. И мы не готовы признать тот факт, что все вопросы исходят из ответов. Если уйдут вопросы, ответы, принимаемые нами как должное, тоже уйдут. Но мы не готовы отбросить ответы, потому что вмешиваются мнения. Кроме того, это риск для громадных вложений, сделанных нами, и для нашей веры в учителей. Поэтому мы не готовы отбросить вопросы. На самом деле мы не хотим ответов на наши вопросы.

Также неверно допущение, что вопросы – это нечто отличное от самого вопрошающего. Если исчезнет ответ, исчезнет и задающий вопросы. Задающий вопросы – это не что иное, как ответы. И это действительно проблема. Мы не готовы принять этот ответ, потому что он положит конец ответам, которые мы издавна принимаем за настоящие.

В.: И вот мы продолжаем задавать вопросы. У.Г.: Да, задавать вопросы.

В.: И где бы мы были, не будь у нас нескольких вопросов? [Смех] У.Г.: Вы задали вопросы, а я попытался дать ответы.

В.: Скажете ли Вы, что мы два отдельных человека или просто часть универсальной жизненной силы?

У.Г.: Я никаким образом не могу обособить себя, кроме как используя знание, общее для нас обоих. Так что я никак не могу создать этого индивидуума здесь [указывает на себя] и почувствовать, что здесь присутствует такая вещь, как человеческое тело, что есть нечто, что разговаривает здесь. Тут нет того, кто говорит. Это просто компьютер. А тебе интересно работать на компьютере. Что бы там ни выходило из меня и что ты принимаешь за ответы – это просто распечатка.

Я пытаюсь сказать, что у меня нет образа самого себя. У меня нет возможности создать этот образ. Единственные инструменты, которыми я располагаю, – это мои органы восприятия. Мои органы восприятия функционируют независимо друг от друга.

Нет координатора, который согласовывал бы все ощущения и создавал бы образ.

Поскольку я не могу создать образ здесь во мне, я не могу создать образ тебя и поместить тебя вот туда.

Но это не значит, что я – этот микрофон, или ты, или тот стол. Не то чтобы я был столом, или микрофоном, или этим стаканом воды, или этой визиткой; совсем нет. Но я никаким образом не могу отделить себя от них, кроме как с помощью знания, которое является нашим общим достоянием. Вопросы находят ответы тоже через это знание. Кроме того, только таким образом я могу испытывать происходящее.

Как ни странно, то, что мы видим здесь [в нас самих], – противоположность тому, чем мы хотели бы быть, чем, как мы думаем, нам следовало бы быть. Иначе невозможно создать образ себя. Поскольку вы хотите быть чем-то отличным от того, чем вы являетесь (это вложение культуры), вы создаете нечто противоположное [тому, каким вы хотели бы быть]. Это постоянная борьба за то, чтобы стать чем-то отличным от того, чем вы являетесь. То, что присутствует здесь, – это противоположность того, чем вы хотели бы быть, и это создает время. Мысль никогда не может осознать возможность достижения чего-то иначе как в рамках времени. Она не хочет отпускать этот образ, который создан тем, чем вы хотели бы быть, чем, как вы думаете, вам следовало бы быть. Это действительно проблема.

«Здесь два человека обмениваются идеями» – насчет этого я, правда, ничего не знаю. Я никак не могу испытать это. Но если ты спросишь меня: «Что это такое говорит здесь?», я скажу, что это У. Г. и ты. Это может занять некоторое время, потому что компьютеру нужно обработать имеющуюся информацию. Я имею в виду не эту ситуацию, но более сложные случаи.

Мы думаем, что наша память очень быстрая. Но на самом деле она медленнее, чем деятельность органов восприятия. Присутствует иллюзия, что память работает постоянно, пытаясь записать все в свою систему. Но эту иллюзию создает ум, чтобы поддержать непрерывность нашей идентификации. Мы не можем позволить себе выпустить из рук свою идентификацию, спим ли мы, бодрствуем или видим сны. Эта идентификация все время присутствует, и мы не хотим отпускать ее.

Я не говорю, что мысль бесполезна или что-то в этом роде. Она заинтересована в поддержании своей непрерывности. Когда идентификация отсутствует, у вас нет другого способа с чем-либо отождествить себя, кроме как с помощью знания. Так что я признаю, как любой другой человек, реальность мира, навязываемую мне. Иначе я оказался бы в психушке, напевая полоумные песенки и веселые мотивчики. Но в то же время я знаю, что мысль утилитарна по своей сути и не может помочь мне стать чем-то, чем я не являюсь.

В.: Мне всегда говорили, что у человечества есть определенная цель в мироздании. Но с тех пор как я читаю Ваши книги, я начал сомневаться, правда ли это.

У.Г.: Ты тот, кому предстоит ответить на этот вопрос. Нам совершенно плевать на то, что об этом говорят другие. Какая разница, правда или нет то, что они говорят? Решать тебе, выяснять тебе. Я могу сказать, что цели нет, а если есть, у нас нет никакого способа узнать ее. Мы только повторяем то, что нам сказали. Нас заставили верить, что есть цель, и эта вера ответственна за трагедию человечества нашего времени. Нас также заставили верить, что мы созданы для более великой, более благородной цели, чем все остальные виды на этой планете. Это не все. Нам также говорят, что все мироздание было создано ради человека: как следствие, мы создали все эти проблемы – проблемы экологии и загрязнения.

Теперь мы почти достигли той точки, когда мы готовы взорвать себя. Это не планета в опасности, мы в опасности. Вы можете загрязнять планету и делать что вам угодно; планета способна все поглотить – даже эти самые человеческие тела. Если нас уничтожат, планета знает, что ей делать с человеческими телами. Она перерабатывает их для поддержания энергетического уровня во Вселенной. Это все, что ее интересует. Так что мы полны смысла или предназначения не более чем все остальное на этой планете.

Мы не созданы ради какой-то более высокой цели, чем муравьи, что тут ползают, или мухи, которые вьются вокруг вас, или комары, которые пьют вашу кровь. Я могу говорить все это, но что скажешь ты? Это важнее, чем то, что могу сказать я. Мы на самом деле не знаем. Мы не можем ничего знать. Даже ученые – они могут говорить, что им угодно. Какой нам в этом интерес? На самом деле не имеет значения, как была создана эта Вселенная – сотворил ли ее Бог, или вся эта штуковина появилась из пыли и гальки, или из атомов водорода. Это дело ученых – рассуждать обо всем этом и время от времени выдвигать новые теории.

Их щедро вознаградят, дадут Нобелевские премии. Но теории не помогают нам что-либо понять. Так что я на самом деле не знаю, есть ли цель. Не думаю, что есть. Я не вижу никакого смысла или цели жизни. Живое существо, живой организм не интересуется этим вопросом: «В чем цель жизни? В чем смысл жизни?»

В.: Имеет ли значение создание своей собственной цели? У.Г.: Мы не удовлетворены своей рутиной, выполнением одних и тех же вещей снова и снова. Нам скучно. Это скука в ответе за вопрос: «В чем цель?» Человек чувствует – если это все, что есть, тогда что же еще ему делать?

В.: Так и создается проблема. У.Г.: Сначала создаешь проблему, а потом пытаешься ее решить. Вот чем все мы занимаемся. Ты наслаждаешься своими проблемами. Почему бы нет?

В.: Нет. У.Г.: Наслаждайся ими.

В.: Наслаждаться ими? У.Г.: Но не ходи к врачу. Не ходи к психиатру!

В.: Куда же нам тогда ходить? У.Г.: Он возьмет с тебя сто баксов. Не знаю, сколько это здесь стоит. Вероятно, в этой стране больше. Тебе объяснят, как вписаться в систему ценностей, созданную нашей культурой и обществом. В этом действительно проблема человека. Каждому разумному мужчине и каждой разумной женщине следовало бы задать себе один основополагающий вопрос: «Каким я хочу видеть человека, живущего на этой планете?» К сожалению, религиозное мышление человека веками ставило перед нами модель совершенного существа. А природа не заинтересована в совершенном существе. Природа не заинтересована в культурных вложениях сюда [в нас]. Эта борьба происходит в виде потребности общества или культуры вписать всех в свою систему ценностей. В этом настоящая причина человеческой трагедии. Это не вопрос разрушения системы ценностей или бунта против нее. На самом деле проблема в невозможности приспособиться к рамкам, созданным вашей культурой. Мысль – настоящий враг. Мысль может только создавать проблемы; решить их она не способна.

В.: Людям скучно… У.Г.: Тебе скучно. Разве тебе не скучно?

В.: Да, мне скучно. У.Г.: …потому что мысль – это повторяющийся процесс. Она повторяет сама себя снова и снова. Она изматывает тебя.

В.: Вы говорили, что, если нам скучно, мы что-нибудь изобретаем. У.Г.: Вы создаете всевозможные вещи.

В.: Но животным не бывает скучно. У.Г.: Нет. Совсем нет.