И еще одна проблема волнует меня: почему мы здесь? Что стоит нам послать все это подальше и уехать домой? Да ведь, кажется, ничего особенного не произойдет. Не посадят. Даже с работы не уволят. А мы все-таки здесь. Почему? Энтузиазм вроде того, какой был в годы после революции? А если и тот энтузиазм был такого же рода, что и наша работа здесь? Не случайно же эта стерва Мао Цзэ-Дунька назвала нас Павками Корчагиными наших дней. Она и наших женщин назвала Павками Корчагиными. Хотела сначала Жаннами д’Арк назвать, да потом почему-то передумала. Жанну д’Арк сожгли на костре, а мы тут в грязи и слякоти дохнем, так что образ Павки Корчагина ближе.

Вы затрагиваете самую глубокую проблему нашей жизни, говорит МНС. Тут речь идет о специфической форме насилия. Формы насилия бывали и бывают самые разнообразные. В данном же случае имеет место насилие, реализуюшееся через добровольность и как добровольность. Возьмем грубый пример. Вы слышите команду охраны или противника на войне «Руки вверх!». Вы можете поднимать или не поднимать руки, вы вольны делать это. Но вы знаете что последует, если вы не поднимете руки, вы не хотите этих последствий. И потому вы поднимаете руки. Добровольно или по принуждению? Очевидно, по принуждению. Вы, очевидно, знаете, как осуществляются насильственные приводы людей в милицию или на допросы. Вам не ломают руки. Вам показывают повестку. Вы собираетесь и идете. А привод считается принудительным. Вот и в нашем случае. Мы все прекрасно знаем, что отказ от поездки сюда рано или поздно и так или иначе сказался бы плохо на нас, и мы не хотели этих более или менее отдаленных последствий. Мы решили, что лучше отмучиться это короткое время здесь, чем... Короче говоря, вы сами это все прекрасно понимаете. Так вот, формы принуждения различаются по степени опосредованности добровольностью. При коммунизме эта степень максимальная. Здесь люди принимают во внимание не только реальные последствия своих поступков, но и потенциальные. Причем принимают во внимание весь свой реальный ход жизни. И даже потенциальное будущее. И потому люди здесь по видимости поступают почти всегда добровольно, хотя все эти поступки являются продуктом принуждения. Потому в применении к нашей жизни понятия добровольности и принуждения теряют смысл. И вы никогда не решите волнующую вас проблему в силу бессмысленности самой ее словесной формулировки. Вопрос о том, почему мы здесь, имеет смысл исключительно как вопрос социологический, а не психологический. И ответ на него тривиален: потому что этому обществу требуется многомиллионная армия рабов.

Я слушаю передачи западного радио об отсутствии у нас всяческих свобод и поражаюсь примитивности их суждений. С такими же основаниями можно было бы говорить о том, что в Советском Союзе запрещены левши. Закона, запрещающего их, формально нет. И в тюрьмы за это не сажают. Но фактически с ними ведется борьба в том смысле, чт им не дают свободно проявляться и развиваться — их учат быть правшами. Причем заставляют быть правшами без всякой злобы и с полной уверенностью в том, что это делается для их же блага. Так обстоит дело в большинстве других более серьезных случаев.

Я думаю таким образом и в глубине души сознаю, что это — результат влияния МНС. И мне становится немного обидно оттого, что молодой парень, не имеющий и сотой доли моего жизненного опыта, учит меня правильному способу размышления о нашей жизни. А ведь учит!

Было какое-то собрание местных жителей, на котором их ознакомили с каким-то новым распоряжением насчет торговли на рынках продуктами с приусадебных участков. Матренадура пришла злая. Поносила все советское руководство от Брежнева до Мао Цзэ-Дуньки. Причем поносила весьма остро и убедительно. Мы спросили ее, почему она с этой речью не выступила там, на собрании. Она взглянула на нас с полным презрением и не удостоила ответом. Мы стали разговаривать на тему о «двоемыслии», о лицемерии, о честности, искренности и прочих явлениях того же рода. И как обычно, раскололись на два непримиримых лагеря. Одни защищали концепцию, согласно которой человек обладает хорошими врожденными качествами, а общественная жизнь портит его. Другие защищали концепцию, согласно которой человек обладает плохими врожденными качествами, а общественная жизнь улучшает его. Одни настаивали на возвращении к хорошему естественному человеку, другие призывали к хорошему искусственному человеку. Особую позицию занимал МНС. Мы все деланные, сказал он. Мы все суть продукт усилий нас самих и окружающих нас людей. Мы все притворяемся и играем роли. Но мы по-разному делаем себя, притворяемся и играем наши роли. Если человек делает хорошие дела, нелепо говорить, что он на самом деле плохой человек и лишь прикидывается хорошим, как нелепо говорить о людях, совершающих плохие поступки, что они — хорошие люди, притворяющиеся плохими. Человек по природе есть то, как он формируется и проявляется в общественной жизни. И ничего другого в нем нет. Причем мы — не пассивный продукт давления на нас нас прочих людей и обстоятельств. Мы с самого начала относимся к этому давлению активно и выборочно. Мы поможем окружающим людям делать из нас то, чем мы становимся. А в значительной мере мы сами избираем это наше будушее состояние. Так что не только мы продукт общества, но и общество есть наш собственный продукт. В том, что мы такое есть и каким является наше общество, есть большая доля нашей доброй воли. В отличие от рыб, которым их естественная среда дана заранее и независимо от них, мы сами производим свою собственную социальную среду. Именно это обстоятельство образует основу для религии и морали: мы сами ответственны за то, что мы есть, и за то общество, в котором мы живем. И Матренадура в том числе, а может быть, даже в первую очередь. В нашем обществе, между прочим, возможностей для человека влиять на свою социальную среду гораздо больше, чем в любом другом. И если люди не используют свою власть для улучшения этой среды в том духе, как того хотят наши либералы и диссиденты, это значит, что они не хотят использовать свою власть для этого. Подчеркиваю — не хотят! В этом суть дела. Именно поэтому оппозиционные движения в нашем обществе обречены на провал. Если бы сейчас наше высшее руководство во главе с ЦК и КГБ поголовно ударилось в диссидентство, оно тоже потерпело бы фиаско.

После этой речи МНС наступила мрачная тишина. На сей раз я видел совершенно неподконтрольный мне сон.

Но Ильин был не дурак и не совсем псих, рассказывал Парень. И не все члены его группы были стукачами. Потом был тайный военный трибунал, и нескольких членов группы расстреляли. Один из них, близкий друг Ильина, предупредил его, что в их группе наверняка есть осведомители и провокаторы. А что делать? Отступать все равно было поздно. Сделанного вполне достаточно, чтобы трибунал вынес им высшую меру. Значит, надо Их перехитрить. Все мелочи Они все равно предусмотреть не могут. Раз группа существует и направляется к совершению оче-видной цели, значит, кому-то наверху это нужно. И этот «офицер из академии» приехал сюда не случайно. Он явно лопух в технике. И никакой он не инженер, а типичны кагэбэшник. В общем, надо использовать этот неповтопи мый случай и переиграть Их. А имена наши люди все рав~ но узнают. И потомки будут нам благодарны. Памятники нам поставят. В конце концов, сколько можно терпеть?! Вы же знаете, шизофренические идеи весьма заразительны и для здоровых. А тут — молодые ребята, в глущи склонные к романтике, неустойчивые психически. Главное, сказал Ильин, не торопиться, подыгрывать Им как ни в чем не бывало, а в решающий момент сыграть свою игру. Они посвятили в свой замысел других членов группы, относительно которых были уверены, что они не стукачи. Но, увы! И среди них оказался предатель. Правда, его тоже расстреляли — зачем нужен живой свидетель?!

Можете себе представить, какой путаный спектакль закрутился! У Ильина в ближайшем городе обнаружился родственник — офицер милиции. Он действительно был родственник. Но жил он где-то в Сибири. А тут внезапно его перевели поближе к Ильину. Кстати, он вскоре после покушения умер от инфаркта. Из воинской части, где служил Ильин, начинает регулярно ходить в город машина. Офицерам стали разрешать ездить в город вечером и по выходным дням. И разумеется, Ильин тоже стал регулярно навещать своего родственника. Зачем? Сначала просто по-родственному. Парень не имел родителей (они погибли во время войны), вырос в детском доме, к семейному теплу, естественно, его тянуло. Потом стал вырисовываться некий замысел.

Не доноси (как тайно, так и явно). Не сотрудничай с властями, особенно — с КГБ. Уклоняйся. Пока за отказ от сотрудничества с ними не сажают. Ни в коем случае не становись в положение человека, болеющего за интересы государства, своего учреждения и дела. Тебе наплевать на интересы учреждения, в котором ты получаешь свою жалкую зарплату, и на интересы дела, которому ты служишь с целью заработать на пропитание. Тем более тебе наплевать на интересы государства (ибо это на практике всегда суть интересы привилегированных лиц твоего государства) и человечества в целом (ибо это тоже суть интересы всякого рода преуспевающих прохвостов). Но виду не подавай, иначе ликвидируют во имя интересов дела, учреждения', государства и человечества, на которых тебе наплевать и которым на тебя наплевать. И ни в коем случае не надо изображать, будто ты ради дела, конторы, партии, народа и т.п. готов отдать все силы и даже жизнь, потому что все равно никто не поверит. Зачислят в стяжатели и карьеристы. И поскольку ты таковым не являешься, а только маскируешься, тебя ликвидируют. Настоящего хапугу и карьериста не ликвидируют, ибо он свой, а поддельного ликвидируют, ибо он только прикидывается своим. Короче говоря, игнорируй, но не демонстративно, не из принципа, а из чисто личных соображений. Позиция «тюфяка» и «лаптя» тут наиболее подходящая. Веди себя так, будто ты в общем и целом свой, но от природы слегка чокнут, пассивен и не устремлен к высшим идеалам.

Вместе с тем помни, что даже сам Маркс признавался, будто ничто человеческое ему не чуждо. Он имел в виду выпивку, баб, курево, шутки, развлечения. Ко всему этому «человеческому» специально стремиться не надо. Но и уклоняться не надо тоже. Например, если представился случай выпить задарма и переспать с чужой женой, не теряйся: ешь, пей, исполняй мужской долг. Но если пришлось вернуться домой трезвым, одиноким и голодным, не унывай. Скажи спасибо судьбе за то, что послала случай поразмышлять в одиночестве, и вспомни истину насчет того, что ужин следует отдать врагу.