Таблица 7.1 дает (в первом приближении) представление об основных макроэкономических трендах в 1990-е гг. Из нее видно, что неолибералам-реформаторам не удалось достичь главного – обеспечить стабильно высокие темпы хозяйственного развития. В самом деле, в течение десяти лет аргентинская экономика трижды (в 1990, 1995 и 1999 гг.) демонстрировала отрицательный рост, и только однажды (в 1991–1994 гг.) был зафиксирован спурт, хотя и сравнительно кратковременный. Таким образом, волатильность динамики ВВП, характерная для предшествующего периода, сохранилась и в 1990-е гг.

Таблица 7.1 Динамика макроэкономических показателей в 1990–1999 гг. (млн дол.)

Составлено по: Dos siglos de economia argentina (1810–2004). P. 173, 450, 461, 462, 528, 593. Реальная зарплата дана в песо в ценах 2004 г.

На первый взгляд успехом правительства К. Менема – Д. Кавалло стало «удушение» инфляции, десятилетиями терзавшей аргентинское общество. В 1999 г. была даже зафиксирована дефляция, т. е. не повышение, а снижение уровня цен. Но и здесь все было не так просто и однозначно. Во-первых, дефляция сопровождала падение деловой активности, сокращение эффективного платежного спроса и развивалась на почве неуверенности (у производителей и потребителей) в будущем. Причем развеять эту неуверенность правительство оказалось не в состоянии. Во-вторых, в процессе приватизации сектора услуг (телекоммуникации, энергетика, водоснабжение и т. д.) было законодательно установлено, что индексация тарифов должна проводиться в соответствии с темпами инфляции в США. А поскольку инфляция во второй половине 1990-х гг. в Соединенных Штатах была выше, чем в Аргентине, то рост тарифов опережал общее повышение цен в стране, что оборачивалось дополнительными финансовыми потерями как рядовых аргентинских потребителей, так и реального производственного сектора, терявшего конкурентоспособность из-за возросших расходов. Другой парадокс. К середине 1990-х гг. в Аргентине заработали кредитно-финансовая и банковская системы, резко (на 745 % в период 1991–1998 гг.) возросла денежная масса, находившаяся в обращении. В 1997 г. в стране циркулировало свыше 20 млрд наличных долларов США, т. е. примерно 570 дол. на душу населения, что в тот момент делало ее одной из самых долларизированных экономик в мире. Возросшие доходы определенной части населения привели к огромному росту банковских депозитов, причем как в песо, так и в долларах. Напомним, что в кризисный 1989 г. их объем сократился до 530 млн дол., а вот к середине 2000 г. возрос почти в 160 раз (!), составив 32 млрд в песо и 52 млрд в валюте США, т. е. всего 84 млрд дол./песо266. Ощутимо увеличился объем займов и кредитов, предоставляемых банковской системой юридическим и физическим лицам (см. табл. 7.2). Казалось бы, это свидетельствовало о доверии граждан и бизнес-сообщества к реформированной кредитно-финансовой системе. Но одновременно огромных объемов достигла утечка частных капиталов из Аргентины (более 100 млрд дол. к 2000 г.)267.

Таблица 7.2 Займы и кредиты банковской системы Аргентины (млн песо/дол.)

Составлено по данным: Ministerio de Economia. – www. mecon. gov. ar

Далеко не все гладко было с финансированием на внутреннем кредитном рынке, и вот почему. Подавляющее большинство аргентинских предприятий – это малые и средние компании, для которых вопрос повышения собственной продуктивности (а часто и выживания) напрямую зависит от доступа к кредитам. И здесь неолиберальная модель не срабатывала. Поскольку в условиях ускоренного экономического роста спрос на кредиты был чрезвычайно высок, то и их стоимость (цена денег) на местном финансовом рынке была явно завышенной, нередко достигая 20–30 % годовых. Понятно, что абсолютное большинство малых предпринимателей были отрезаны от «свежих денег» и тем самым поставлены в очень жесткие макроэкономические условия. Что же касается крупных предприятий, и в первую очередь филиалов ТНК, то их ситуация была несравненно лучше, поскольку они имели доступ к международным кредитам, чья стоимость в 3–4 раза и более была ниже, чем цена кредитов на аргентинском рынке.

Парадоксальным образом завершились широко разрекламированные попытки кабинета К. Менема реформировать государственные структуры. Демонтаж госсектора в экономике отнюдь не привел к тому, что обещали реформаторы, ожидало аргентинское общество и ради чего это делалось: сокращению расходов, уменьшению бюрократизма, снижению коррупции. Аргентина в ходе рыночных преобразований получила нечто совершенно противоположное, плохо укладывавшееся в традиционные экономические схемы неолиберализма. Вопреки многочисленным заявлениям, консолидированные (федеральные власти плюс провинции) государственные расходы в 1990-е гг. не только не сокращались, но, напротив, быстро росли: с 16,3 млрд дол. в 1989 г. до 68,6 млрд дол. в 1999 г. (увеличение в 4,2 раза)268, заметно обгоняя темпы роста экономики.

В «черную дыру» провалились и миллиарды долларов, заработанные в ходе приватизации, и резко возросший объем собираемых налогов (6,9 млрд дол. в 1989 г. и 55,5 млрд дол. в 1999 г.)269, и огромные суммы, получаемые Буэнос-Айресом от размещения на местном и международном финансовых рынках суверенных долговых обязательств. Рост государственных расходов, как ничто другое, продемонстрировал, что правительству К. Менема не удалось реформировать госаппарат таким образом, чтобы придать ему необходимый динамизм и кардинально повысить эффективность его работы. По сути, государственный аппарат не сокращался, а расходы на его содержание, в частности благодаря «зарплатище», которую получали чиновники, парламентарии, судьи и т. д., постоянно возрастали (см. табл. 7.3).

Таблица 7.3 Государственные служащие в Аргентине: количество и заработная плата

Источник. IMF –

Критики правительства утверждали, что в Аргентине в конце 1990-х гг. было примерно такое же количество госслужащих (порядка 1,8 млн человек), как и в США, при соотношении численности населения двух стран 1:8270. При всей сомнительности такого утверждения бесспорно одно: в результате рыночных реформ ощутимого сокращения «бюрократического навеса» над аргентинским обществом не произошло. Данные табл. 7.3 показывают увеличение вдвое средней заработной платы госслужащих и повышение на 30 % удельного веса их совокупных официальных вознаграждений в национальном ВВП.

Традиционно являясь страной сильно берущих чиновников, Аргентина и во времена К. Менема не изменилась в лучшую сторону. Коррупция и разного рода злоупотребления приняли тотальный характер, и сама власть в этом смысле показывала пример всему обществу. Вот несколько характерных фактов. Депутаты Национального конгресса получали в среднем 6,4 тыс. дол. в месяц (в несравненно более богатой и благополучной Австралии – 5,3 тыс.) и содержали за государственный счет целую армию помощников, порученцев и секретарей: 8132 человека на 329 законодателей. Еще комфортнее чувствовали себя представители власти на местах. Так, в провинциях обычным делом было месячное жалование законодателей, судей и других высоких должностных лиц порядка 12 тыс. дол. И это в стране, где у миллионов граждан заработок не превышал 300–400 песо/долларов. В провинции Формоза (одной из небольших и сравнительно бедных) при 504 тыс. жителей было больше законодателей, чем в германской земле Бавария с населением свыше 12 млн человек и ВВП в 156 раз (!) большим. При этом и бюджет у аргентинцев был солиднее, чем у их немецких коллег271.

Но, разумеется, не заработные платы, как бы высоки они ни были, являлись основой благополучия политиков и чиновников. Как показали специальные расследования, в том числе журналистские, коррупция охватила практически все институты власти: законодательные и судейские органы, полицию, министерства и ведомства, таможню и т. д. Так, депутаты конгресса в обычном режиме брали от лоббистов взятки в 25 тыс. дол. за каждое голосование, а судьи за фиксированную по всей стране «таксу» в 20 тыс. дол. выносили «нужное» решение272. Неудивительно, что Аргентина в 90-е гг. прошлого столетия, как и прежде, прочно занимала «почетное» место в списках самых коррумпированных стран мира (по соседству с Ганой и Сенегалом)273.

Весь период президентства К. Менема был отмечен громкими коррупционными «делами», которые выделялись даже на фоне привычной к коррупции аргентинской политической жизни. В некрасивую историю с незаконным экспортом оружия (вопреки международному эмбарго) оказался замешан и сам К. Менем вместе с рядом своих министров и помощников. В шумный международный скандал переросла история с многомиллионной взяткой, полученной высшими чиновниками БАН, включая его президента А. Дадоне – «правую руку» министра Д. Кавалло, от корпорации ИБМ. Под судом и следствием, а также в бегах за границей оказались многие крупные деятели эпохи менемизма, что указывало на прогрессирующее разложение верхов и не могло не сказаться на моральном состоянии всей нации. В Аргентине «нет культуры честности. И я это воспринимаю как образ жизни», – откровенничал в одном из интервью Карлос Гроссо, видный перонист, бывший мэр Буэнос-Айреса, покинувший этот пост со скандалом и 38 судебными исками в свой адрес274.

Отдельного внимания заслуживают социальные аспекты неолиберальных реформ. До последнего десятилетия XX в. ситуация в Аргентине характеризовалась сравнительно высокой степенью социальной мобильности. Дети иммигрантов достаточно легко получали высшее образование и становились врачами и адвокатами, а внуки могли превратиться в крупных промышленников и даже занять президентский пост. На приемлемом уровне держалась безработица. В 1990-е гг. положение стало на глазах меняться: за время рыночных реформ она драматически увеличилась, достигнув небывалых для Аргентины показателей (см. табл. 7.4).

Таблица 7.4 Экономически активное население (ЭАН), занятость и безработица

Подсчитано по: Dos siglos de economia argentina (1810–2004). P. 129, 130, 465, 466.

Большинство критиков неолиберализма в той или форме продвигают тезис о том, что рост безработицы был прямым следствием рыночных реформ и рационализации производства, в результате чего произошло существенное сокращение числа рабочих мест. Статистические данные подтверждают этот тезис.

В социальном плане произошла четкая фрагментация аргентинского общества, состоялся его раскол на тех, кто смог успешно приспособиться к рыночным правилам игры и извлек максимум выгод из новой ситуации (высокие зарплаты, доходы от биржевых операций, резкий рост потребления), и «неудачников», ставших «лишними» на неолиберальном празднике жизни. Для «лузеров» суровой реальностью стали: постоянное падение реальных доходов, безработица или угроза потерять работу, утрата ранее приемлемого общественного статуса. Значительно сузились возможности социальной мобильности (что долгие десятилетия было важным достижением аргентинской действительности), возросло количество молодых людей, лишенных доступа к высшему образованию, а следовательно, шанса в перспективе получить высокооплачиваемую престижную работу. По оценкам авторитетных аргентинских социологов, в условиях рыночных реформ полностью «конкурентоспособными» оказались 36 % аргентинцев, а 64 % (подавляющее большинство) либо с трудом удерживались «на плаву» (30 %), либо образовали массив «новых бедных» (34 %)275.

Положение усугублялось и тем обстоятельством, что на фоне сверхприбылей ограниченной группы крупнейших корпораций и банков, а также сверхдоходов перонистской верхушки, местных и зарубежных олигархов, а также топ-менеджеров и «звезд» шоу-бизнеса в 1990-е гг. четко проявилась тенденция к сокращению доли наименее обеспеченной части населения в национальном богатстве. Так, доля «низших» 40 % населения сократилась с 13 % в 1991 г. до 8,9 % в 1998 г., а разрыв между средними доходами 10 % самых богатых и 10 % самых бедных увеличился с 12,8 до 24,1 раза. К 1999 г. 13 млн человек (свыше 36 % населения) жили ниже черты бедности276. Более того, во второй половине десятилетия 90-х произошло не только относительное, но и абсолютное падение реальных доходов значительной части населения. Как отмечала известный экономист Мерседес Марко дель Понт [40] , в этот период заработки занятых по найму сократились в среднем на 13 %, а самых низкооплачиваемых – на 25 %. В результате соотношение в оплате труда рабочего и топ-менеджера составило 1:44 (для сравнения: в Италии – 1:20, в Испании – 1:17, во Франции – 1:15, в Швеции – 1:13)277.

Все эти реалии аргентинской жизни ясно указывали, что 1990-е гг. были периодом накопления не только огромных капиталов, но и сложных макроэкономических и социальных проблем. Страна прочно села на иглу внешней задолженности, массовый приход ТНК хотя и обеспечил частичную модернизацию довольно обветшалого промышленного здания, но одновременно привел к «выдавливанию» большого числа местных предпринимателей из хозяйственного пространства. Аргентинскому бизнесу в целом не удалось «оседлать» мировой рынок и получить ожидавшиеся дивиденды, а на внутреннем рынке он пережил тяжелую контузию и под напором зарубежных конкурентов утрачивал одну позицию за другой.

И еще одно весьма важное обстоятельство, на которое обратила внимание З.И. Романова. В 1990-е гг. в Аргентине происходили преобразования, затрагивавшие основы уже сложившегося общества. Неолиберальные реформы, и в первую очередь приватизация, были не только социально-экономической и политической ломкой, но и психологическим шоком. Процесс реформирования по монетаристским рецептам был связан с переломом национального сознания и общественного менталитета, формировавшегося в течение длительного исторического периода278. Это означает следующее: далеко не все в Аргентине встретили неолиберальную модернизацию, что называется, с распростертыми объятиями. Для многих период реформ стал временем суровых испытаний, к которым они не были в достаточной мере подготовленными. В этих условиях от политического руководства страны требовались серьезные усилия по своевременной корректировке сложившейся ситуации, по оказанию действенной помощи тем слоям населения, которые проиграли в ходе реформ. К сожалению, правящие круги проявили в тот период явное социальное безразличие и общественную глухоту, смотрели на происходившее «широко закрытыми глазами», подменяя саморекламой и самолюбованием неотложную и кропотливую работу по решению назревших проблем и внесению необходимых коррективов в социально-экономическую политику.

И еще одно парадоксальное обстоятельство. Отдельные рыночные реформы приносили совсем не тот результат, на который изначально рассчитывали неолибералы («эффект кобры»), В частности, именно так произошло с перестройкой национальной пенсионной системы.

Case study

Реформа пенсионной системы

Аргентинская государственная система пенсионного обеспечения (распределительного типа) была создана в 1940-х гг. и традиционно рассматривалась в качестве важного социального завоевания. На первоначальном этапе взносы будущих пенсионеров и работодателей существенно превышали выплаты, что вполне устраивало государство, которое свободно распоряжалось остававшимися средствами. Однако с течением времени соотношение между работающей частью населения и пенсионерами смещалось в пользу последних. По состоянию на начало 1990-х гг. пенсионной системой было охвачено подавляющее большинство населения страны, а средств, поступавших государству, не хватало на выплату пенсий. В 1993–1994 гг. была проведена пенсионная реформа, имевшая крайне противоречивые последствия. Смысл изменений сводился к тому, что, наряду с сохранением прежней государственной системы, создавались частные управляющие компании пенсионных фондов – УКПФ (Administradoras de Fondos de Jubilaciones у Pensiones – AFJP), которые на альтернативной основе распоряжались пенсионными накоплениями граждан, доверивших им свои финансовые ресурсы. Как рыночная идея эта реформа, отражая общемировые тенденции, имела право на существование и в перспективе могла модернизировать практику пенсионного обеспечения и снять с бюджета немалую нагрузку. Но именно с точки зрения обеспечения бюджетного равновесия деятельность УКПФ, «оттянувших» на себя значительную часть средств, которые ранее направлялись государству, оказалась контрпродуктивной. Причем это произошло почти одномоментно, и уже через два-три года после начала реформы власти почувствовали негативные последствия принятого решения. В табл. 7.5 показано, что потери госбюджета в 1998 г. превысили 4 млрд дол., тогда как общий объем поступлений в пенсионные фонды остался на уровне 1994 г.

Таблица 7.5 Поступления в пенсионные фонды (млн песо)

Составлено по: Ministerio de Economia – www.mecon.gov.ar

Стоит обратить внимание еще на один также парадоксальный факт. А именно: несмотря на устоявшуюся международную репутацию «твердых рыночников», правительство К. Менема в своей экономической политике далеко не во всем следовало «неолиберальному катехизису», сформулированному в «Вашингтонском консенсусе». В противоположность тому, что требовал консенсус, аргентинские реформаторы-рыночники 1) не переориентировали государственные расходы на приоритетное финансирование здравоохранения, образования и инфраструктуры; 2) не установили и не поддерживали конкурентоспособный обменный курс национальной валюты; 3) не обеспечили соблюдения бюджетной дисциплины, допустив огромные размеры дефицита платежного баланса. Более того, даже отсутствие у аргентинских властей взвешенной социальной политики воспринималось авторами консенсуса как отход от его базовых принципов. Как задним числом подчеркивал Джон Уильямсон (один из «отцов» «Вашингтонского консенсуса»), в его намерения отнюдь не входило «минимизировать роль государства в решении социальных проблем, в частности в том, что касается более справедливого распределения доходов»279. Таким образом, практика рыночных преобразований в Аргентине в конце XX в. носила сложный и неоднозначный характер. С одной стороны, администрация «менемистов» проявила завидную решимость в деле либерализации экономики, сокращения прямого государственного участия в хозяйственной жизни. Были задействованы отдельные монетаристские рычаги реформирования десятилетиями существовавших в стране и во многом утративших актуальность экономических механизмов. Вместе с тем в процессе реформ не были устранены многие «родимые пятна» аргентинской действительности: коррупция, клиентелизм, «привычка» жить не по средствам, отсутствие строгой бюджетно-финансовой дисциплины. Отсюда внутренняя противоречивость модернизационной модели в ее неолиберальном варианте. Именно эта противоречивость акцентировала макроэкономическую уязвимость страны и снижала ее возможности адекватно отвечать на внутренние и внешние вызовы и шоки.

Рецессия конца 1990-х гг. и ее последствия

Серьезным испытанием на прочность неолиберальной модели стала вторая половина 1990-х гг., начавшаяся с переизбрания К. Менема в 1995 г. президентом на новый срок. Перонисты праздновали очередной политический триумф, однако в стане победителей уже выявились глубокие разногласия, вскоре вылившиеся в прямое столкновение двух лидеров: К. Менема и Д. Кавалло. Ни тот, ни другой не ставили под сомнение принципы официальной экономической политики, оба были в равной степени нечувствительны к социальным проблемам, но тактические расхождения и взаимная неприязнь, основанная на личных амбициях, становились все глубже.