– Ротштейн никогда не делится информацией с мелкими сошками. Обычно он ждет, когда ты сам принесешь ему что-нибудь в клюве.

– Но ведь он читает газеты, – перебил Алекс. – Неужели Карл так тебе ничего и не сказал?

– Сказал только, что Юсуфов ему звонил и хочет тебе помочь.

– И он поверил?

– Никто не знает, когда и кому верить или не верить. Думаю, они на это и сами не очень-то рассчитывают. Крайне странная разворачивается история.

– Не более странная, чем тот ядерный взрыв, который не был зафиксирован ни одной из станций слежения. Разве это тебе не кажется необычным?

– Слушай, это же очевидно. Так какой у тебя план?

– Поставить общественность в известность о планах «Глоба-Линк».

– И что для этого требуется?

– Собрать доказательства и передать их мировым СМИ – словом, взорвать заговор. Я собираюсь посетить одного из заводил всего этого дела по имени Владимир Румянцев, которому, наряду с остальными, я нужен только мертвым, причем сдохнуть должен до женевской встречи. Понимаешь, Чет, я собираюсь сделать их заговор достоянием гласности, потому что они собираются в качестве прикрытия использовать проблемы СОИ. В Женеве состоится окончательное голосование по «Глоба-Линк», и все, за вычетом моей скромной персоны, одобрят объединение. Короче, это событие, пожалуй, будет самым крупным в мировой истории.

– Так вот, значит, почему звонил Джо Брентано. Всего этого он, конечно, не знал, но встречался с Еленой. Она передала ему какой-то диск, а он отправил его на твою квартиру на Риверсайд-драйв.

– Молодец. На этом диске записаны все доказательства, необходимые для раскрытия истории с «Глоба-Линк». Думаю, это надолго отобьет им охоту к чему-либо подобному.

– Для меня это слишком…

– А от Елены известий нет?

– Нет ничего. Я пробовал ей звонить, чтобы узнать последние новости, но пока она так и не отвечает.

– А что с Юсефом?

– Ничего. Он отказывается говорить на том основании, что его слова могут быть использованы обвинением против него самого.

– И все?

– Пока да. Специалисты обнаружили два грамма трития. Устройство, которое мы нашли у него на кухне, возможно, украинского или северокорейского происхождения. Эта штука чище, чем плутоний – короче, мы вообще не сообщали о нем русским.

Алексей сориентировался мгновенно.

– Значит, эти сукины дети пытаются сделать бомбу!

– Это точно, – с сарказмом в голосе подтвердил Форсайт. – А может, она у них уже и есть, даже и не одна – мы этого давно боялись. И устроились они прямо здесь. Разумно, да? Не требуются расходы на транспортировку.

– Ладно, сейчас не до бомбы.

– Да-да, совсем не до нее.

– Что говорит Ротштейн?

– Он отдает нам Юсефа, но ненадолго. Да и Шел может держать его еще сорок восемь часов, а потом должен будет отпустить. С этого момента я умываю руки. Короче, все спецслужбы готовы ничего не делать, лишь бы оставаться политически корректными.

Алекс был настолько потрясен, что на мгновение потерял дар речи.

– Так что сказать Елене, если она позвонит? – спросил Чет.

– Что мы встретимся с ней на петербургской квартире завтра в шестнадцать ноль-ноль.

– Понял. Короче, ты занимайся своими делами, а мы тут поможем, чем можем. И ради бога, амиго, будь поосторожнее.

Христенко уже должен был бы появиться у себя в офисе, но заранее позвонил и сообщил, что его сегодня не будет. У него, мол, простуда и он плохо себя чувствует. Сидя за кухонным столом, генерал налил себе водки и бросил взгляд на здание напротив, освещенное послеполуденным солнцем. Сегодня для разнообразия дождя не было, хотя, впрочем, Геннадию Игоревичу на это было наплевать. Проклятый кашель, вот что действительно доставало его. Даже два часа, проведенные сегодня утром в парилке, не помогли. Снова зазвонил телефон, уже не в первый раз, но он не стал брать трубку.

Генерал снял крышку с тарелки с колбасой и солеными огурцами, выпил, закусил, потом опрокинул еще рюмку «Столичной», припомнив, как ему не давали пить в госпитале, когда он в прошлый раз лечился от туберкулеза. Но болезнь вроде бы отступила.

Господи, как же ему чудесно жилось в прежние времена, когда он был молодым и здоровым. Тогда он чувствовал себя таким живым, таким полезным Родине, а теперь стал стариком, время которого неумолимо истекает… Как истекло оно и для всего Советского Союза.

Христенко был свидетелем перемен, видел глубокие политические перемены, инициатором которых стал Горбачев. Да, начать-то он начал, но попросту не представлял, что делать дальше. Своим бездействием и невмешательством во внутреннюю политическую жизнь других соцстран он развалил Варшавский договор. Это и явилось окончательным падением мировой социалистической системы. Ирония заключалась в том, что сам Горбачев ничего такого не предполагал.

Советский народ десятилетиями удерживали вместе исключительно угрозой силы. Лишь оружие гарантировало, что молдаване, латыши, таджики и прочие народы будут послушно следовать в кильватере Москвы. Они любили коммунистов еще меньше, чем их предки любили царей.