и проносило рисунок -- клювастый до ужаса ворон.

Он моментально признал гениальную руку маэстро.

Тут же услышал он голос противный, прокаркавший "Триста!"

Сразу ответил -- "Четыреста!" Крик до того был неистов,

что пригвоздил Михаила Шубейкина к месту.

Тот собирался уйти, матерясь от бессилья и злости.

Час пролетел, и никто не промолвил ни цифры.

Все только пили и жрали, как мёртвые злые Коифры.

"Тоже мне, думал Шубейкин, блин, интеллигентные гости!"

Деньги нужны были детям бездомным Парижа и Ниццы

на башмачки, одеяльца, тетрадки, конфеты и пиццы.

12

Тут же послышался крик безнадёжный "Пятьсот девяносто!"

И депутатка из Думы вдруг взвизгнула -- "Тысяча двести!"

Все заорали вокруг, и ведущему было не просто

"Семь девятьсот!" уловить, не упасть и остаться на месте.

Дальше пошло, как по маслу. Дошло до пяти миллионов.

Все репродукции были распроданы в Питере. Это культура!

Перед Андреем предстала вся в шрамах маэстро натура --

кепка, штаны, сапоги и спецовка без одеколонов.

Рост небольшой, но хороший. Глазниц за очками не видно.

Рот произнёс -- "Я должник Ваш и жду Вас в Версале.

Если бы слово "четыреста" вовремя Вы не сказали,

было бы всем в Петербурге, в России и в мире обидно. И

стыдно".

Острый рентгеновский глаз препарировал тело Андрея,

взрезал мозги и по сердцу царапнул не больно.

"Вижу, коллега, талантливы Вы. Приезжайте скорее.

А в остальном -- отдыхайте. Расслабиться. Вольно!"