– Он полагается на мнение невежественных людей, – сказал Эйнджел. – Суеверия прочно пустили здесь корни.

Эйлин хмыкнула.

– Ты что, на стороне Мэтта? – удивился Эйнджел. – Мы видели от Чузы только добро, но для тебя это ничего не значит?

– Чуза – хороший, и я ему благодарна, но я не хочу винить Мэтта в том, что он поступает так, как считает нужным.

Эйнджел думал, что давно научился контролировать гнев, но сейчас он чуть было не взорвался.

– Значит, по-твоему, Мэтт поступает правильно, отправляя за решетку невинного человека?

– Как только он выяснит, что Чуза невиновен, он его отпустит.

– О господи… А если Мэтт заберет одного из нас – тебя, меня, Аарона или Сонни, ты опять будешь искать ему оправдание?

– Он поступит так, как сочтет нужным.

– Да что с тобой? Ты когда-нибудь была в тюрьме?

– Нет, Кристиан, а ты?

Эйлин явно разозлилась.

– Да, ты сейчас говоришь с бывшим заключенным. Я был виновен разве только в том, что оказался не на той стороне, по мнению кучки мятежников. Сидя в тюрьме, мечтаешь только об одном – выйти оттуда, тебе нужно только одно – справедливость.

– Что ты на меня накинулся? Я просто высказала свое мнение, вот и все. Разве у меня не может быть своего мнения?

– Почему ты такая упрямая?

– Ты считаешь меня упрямой только потому, что я не называю Мэтта идиотом, который не знает, что творит? Я не считаю его идиотом. Тут правит не закон джунглей и никого не пытают. Ты ведь именно этим занимался? Пытал людей, выколачивая из них информацию? И потому считаешь, что полиция в маленьком городке тоже применяет такие методы?

Эйнджел почувствовал, что у него раскалывается голова. Похоже, согласия им не достичь. Они и раньше спорили, но так жестко никогда.

– Я служил в разведке, это верно, но никогда никого не пытал.

– Совсем?

Головная боль прошла, уступив место ледяному спокойствию. Его снова охватило странное ощущение, как тогда на ярмарке, только слабее. Та же пульсирующая аура, образовывающая арку, конец которой терялся в тумане. Видение рассеялось, оставив Эйнджела в недоумении. Он хотел знать, почему ему не удалось увидеть другой конец арки, и вдруг понял – на другом конце была смерть. Кто-то лгал, притворялся, и это грозило смертельной бедой.

– Не хочешь отвечать?

Эйнджел отчетливо слышал слова Эйлин, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя.

– Не говори о том, чего не понимаешь.

Эйнджел выпрямился. Предчувствие опасности так давно не посещало его, что он думал, будто освободился от своего дара. Или проклятия?

– Эйнджел, о чем ты?

Он посмотрел на Эйлин.

– Ты – гражданское лицо, и единственная доступная тебе информация – та, что ты получаешь от других людей, а большинство из них говорят то, что им кажется правильным. А есть люди, как я, которые знают. И единственная причина, которая оправдывает насилие, – спасение невинных жизней.

Эйлин поежилась, губы ее дрожали.

– Ты прав. Я ничего об этом не знаю. И не хочу знать. И хотела бы, чтобы и ты ничего об этом не знал.

– Если хорошие парни будут уступать дорогу, плохие парни победят. Для некоторых из нас важно знать, что этого никогда не случится. Я все еще был бы там, если бы не решил, что настало время покончить с этим.

– Почему?

Эйнджел пытался найти ответ, который устроил бы ее. Он не хотел говорить о прошлом и, наверное, никогда больше не захочет.

– Я устал, – сказал он.

Она кивнула.

– И ты по-прежнему считаешь, что Мэтт был не прав, упрятав Чузу за решетку?

– Я вижу, к чему ты клонишь. Я не верю, что Мэтт сделал это по злому умыслу или потому, что чересчур печется о своей репутации, но сейчас он поступил неправильно.

– Я так не думаю, – сказала Эйлин, – против Чузы есть улики.

– Ты все еще влюблена в Мэтта?

Ее глаза заблестели от слез, лицо стало чужим, холодным.

– Как ты можешь такое говорить? – прошептала она.

– Ты так защищаешь его, хотя должна бы быть на моей стороне.

– Это глупо. Мэтт – мой друг, но, даже если бы он им не был, я хочу быть справедливой по отношению к нему.

Эйнджел посмотрел в глаза Эйлин, увидел, что она изо всех сил старается не расплакаться, и почувствовал себя дураком. То, что он сказал, и вправду было глупо, но она вынудила его.

– Хорошо, – сказал он, – но ты же ничего не объясняешь. Что я, по-твоему, должен чувствовать, когда слышу, что Мэтт прав, а я нет?