Шрифт:
Что же случилось потом? Она видит через густую листву сочащийся Белый Свет и позволяет ему погрузиться в себя.
Лето, сушь, жара. Ночной дождь избегает становища, источники воды иссякают, плоды засыхают. И посреди всего этого безвременья у старейшин стаи возникает беспокойство.
Вожак обменивается с мамой взглядом, ищет ее, в долгих немых разговорах сидит напротив нее. Он покорен и одинок.
Мать, как и всегда, пряма и несгибаема. Но потом и она сдается, кивает: да, иду. В следующий момент показывает на девочку.
Девочка красива; порей, тайком добавляемый матерью в еду во время их детских прогулок, укрепил плоть и дал рост. Вожак не хочет отпускать девочку, долго и похотливо смотрит на нее. Нет, еще не совсем готова, не совсем созрела. Но скоро.
Дорога занимает целый день, но она легка и приятна.
Мать опять говорит, рассказывает:
– Видишь облако на небе, девочка? Оно всего лишь тонкая летняя вуаль без дождя. Сейчас засуха: видишь, как сгорела трава, слышишь, как в отчаянии шуршат кроны деревьев?
Слова западают в душу девочки, между ними вновь возникает доверительность. Она не понимает опасности и все же в голосе матери чувствует беспокойство, хочет утешить ее. Наша связь сильна, любимая мама. Она старается, она такая, какой ее хотела видеть мама: она хранит в своей голове все слова, она воспринимает их, но вслух не произносит.
Ведь этого хотела мама…
Хижина шамана вызывает в девочке неслыханное удивление: она обходит ее вокруг, внимательно рассматривая широко открытыми глазами, и наконец решается протянуть руку и погладить стены.
Сплетенные ветви, хорошо высушенная трава, твердая глина – должно быть, потребовалось много дней, чтобы сделать такое.
Он, наверное, долго продумывал все до мелочей, искал жерди подходящей длины, жидкую глину. А потом каждое утро собирал ветви, очищал их, сплетал, резал траву и смешивал с сырой землей – как раз тогда, когда солнце стоит высоко, чтобы стены хорошенько высохли. Строил метр за метром. Да, ей удалось понять, как он это делал.
Девочка впервые видела результат целенаправленного труда и была полна восхищения. Но и безотчетного страха.
Конечно, он замечательный человек, даже мама уважает его.
Наконец девочка решается войти в дом, там еще интереснее. Там есть и скамейки, и стол, при виде которых она немеет от изумления. В доме вообще много диковинного: горшки, глиняная посуда, забитая фруктами и ягодами. В одном из горшков – сухая смоковница, утопленная в клейкий мед, который шаман предложил попробовать.
Никогда, ни раньше, ни позднее, не ела она ничего более вкусного.
Они сидели на скамейках вокруг стола, и она испытала странное ощущение. Она пробовала хлеб впервые в жизни. Сухой, драченый хлеб. Он не понравился ей. Но она все равно ела, понимая, что так лучше. Он резал хлеб ножом, смеялся над ее удивлением, когда острый кремень делил хлеб на куски.
Мать и шаман разговаривают: впервые в жизни девочка слышит разговор, слова идут от одного к другому, подхватываются то одним, то другим, снова сплетаются, и разговор становится содержательным.
Это еще удивительнее, чем дом, считает девочка, только частично понимая, но все же чувствуя взаимосвязь: вопрос – ответ, новый вопрос…
Но самое удивительное наступает, когда мать начинает словами рисовать картины и образы: умирающих стариков (что это значит?), грудных детей, не получающих материнского молока (это она понимает лучше, она слышала детский крик), птиц, переставших откладывать яйца после того, как стая разграбила их гнезда, траву – желтеющую, фрукты – засыхающие, источники – иссякающие.
Все это полно деталей и так живо, что девочка оглядывается – нет, это не здесь, И чувствует себя расколотой пополам: значит, слова можно использовать так странно, с их помощью можно находиться и здесь и там. И раньше и сейчас, и самое примечательное: можно быть и перед самой собой.
– Через десять кругов солнца ребенок уйдет от нас, – говорит мать.
Девочка, не понимая опасности, застывает от удивительных слов: «Через десять кругов солнца». Значит, можно мерить и время, которого еще нет.
Глава восьмая
У шамана есть мальчик, большой мальчик, он стоит за старшим мужчиной в хижине, за столом. Слушает, смотрит на мать, когда та рассказывает, но больше смотрит на девочку.
Она тоже смотрит на него и на какое-то время даже перестает следить за разговором и пытаться понимать его.
У мальчика красивые карие глаза, в них нежность и тоска.
«О чем ты тоскуешь?» – спрашивают ее глаза.
«О тебе», – отвечают карие.
Девочка чувствует, как тепло и доброта разливаются по телу, как бьется ее сердце.