Ее тон был в меру дружеский, во всяком случае, не язвительный, но Лия прекрасно поняла ее. Леди Эллиот делала то, что доставляло ей удовольствие: она использовала свое влияние, превращая дебютанток в старых дев, если они посмели ослушаться ее, или превращала дурнушек в красавиц в противном случае, и все это просто ради собственной забавы. Она напомнила Лии ее мать, хотя леди Эллиот была более откровенна в угрозах и более щепетильна в выборе слов. У Лии не было никакого желания влиять на других, как это делала леди Эллиот, но теперь она тоже намерена делать то, что доставляет ей удовольствие. И не существовало причины, по которой она могла бы беспокоиться или стыдиться своих действий.

— Я ценю вашу заботу, миледи. Пожалуйста, позвольте мне заверить вас снова, что я не питаю интереса к графу. Но если бы питала и если бы хотела встретиться с ним в темном углу, то я не остановилась бы ни перед чем. Что касается репутации вдовы, это совсем не волнует меня сейчас.

Леди Эллиот рассмеялась недоверчиво и восхищенно:

— Женщина всегда должна блюсти свою репутацию, моя милая. Это единственное, что мы имеем.

— Простите меня, миледи, но я не согласна. Я наплевала бы на свою репутацию, если бы она угрожала моей независимости или счастью.

Леди Эллиот подняла брови, когда они снова подошли к джентльменам.

— Тогда сделайте это, дорогая. Но пожалуйста, расскажите мне, прежде чем это случится, тогда я смогу первая информировать остальных.

Порой вы говорите себе, что не хотите чего-то, но очень скоро оказывается, что вы хотите этого больше всего. После того как Себастьян провел ночь, убеждая себя держаться подальше от Лии, он обнаружил, что каждое клятвенное утверждение, что она не значит для него ничего, мгновенно превратилось в фантастическую ложь, стоило ему увидеть ее на следующий день.

Может быть, если бы Лия старалась избегать его, это могло возбудить его симпатию и ему захотелось бы оставить ее одну… может быть. Но она не давала ему шанса сделать это, так как не избегала его, напротив, она обращалась с ним столь же вежливо, как со всеми гостями. Она разговаривала с ним, смеялась вместе с ним, даже вызвала его посоревноваться в прыжках на лошади, когда группа поехала в имение Линли-Парк днем. Она усиленно притворялась, что между ними ничего не было: ни их свиданий под луной, ни поцелуя, ни ее ухода.

Возможно, она просто старалась забыть все, что Себастьяну забыть не удавалось?

В тот вечер, когда зазвенел обеденный гонг, Себастьян предложил руку Лие. Как высокопоставленный пэр, на домашней вечеринке он имел приоритетное право сопровождать хозяйку к столу. Если бы он не имел возможности видеть ее так близко, он мог бы и не заметить, но он заметил… Прежде чем выражение неизменной радости и вежливости снова заняло свое место, тревога, да, именно тревога, на мгновение исказила ее черты.

Но не страх и не неловкость, а нечто среднее.

— Добрый вечер, — сказал он, впервые обращаясь к ней в относительном уединении, когда разговоры других гостей заглушили его слова, и никто не мог услышать его, кроме Лии.

Она взглянула на него и мимолетно улыбнулась: уголки ее губ мгновенно приподнялись, потом так же быстро опустились.

— Добрый вечер, милорд.

И пунцовый румянец залил ее щеки, первое, что бросилось ему в глаза. Этот румянец делал ее юной и невинной — слишком юной для вдовьего наряда.

Прежде чем он успел что-то сказать, она направилась к лестнице, увлекая его за собой и вынуждая покинуть столовую. Себастьян замедлил шаг, чтобы продлить их время вдвоем… понимая, что, несмотря на ее притворство, ей трудно вести себя так, как будто она забыла о поцелуе в саду…

— Я с нетерпением ожидаю tableaux vivants, — сказал он, затем сделал паузу. — Возможно, я бы выбрал сцену из «Юлия Цезаря», используя бумажные ножи. Но прежде мне довелось видеть мистера Данлопа с винтовкой, и если он с такой же уверенностью держит нож, то я опасаюсь за свою жизнь.

И хотя Себастьян дал ей возможность ответить, кивнуть или издать уклончивое мычание, Лия не издала ни звука. Ее рука в перчатке лежала на его руке, прикосновение было легким, почти невесомым. Она просила его больше не прикасаться к ней. Как же тогда должно было раздражать ее, что она вынуждена прикасаться к Себастьяну на глазах у всех, как требовали правила этикета.

Себастьян приподнял подбородок и слегка повернул голову, его рост давал ему преимущество, так как он мог легко шептать ей на ухо.