– Значит, ты видел, как убитый рядовой Григорян ожил…

Озон, после нашатыря и коньяка малость пришедший в себя, мотнул головой.

– Этого я не говорил. Я вообще то… то, что на проволоке висело, не разглядел. И оно на человека даже похоже не было… смылось на четвереньках.

– Укусив предварительно Михалыча?

Озон кивнул.

– А ты, значит, оставил его там кровью истекать?

– Я…

Он хотел возразить, но возражений не нашлось. Так, в принципе, и получалось. Неизвестный… зверь?.. ранил его товарища, а он этого товарища бросил.

– Волки на горло кидаются, – неуверенно выдавил Озон. – Но здесь же нет волков.

– Много ты знаешь, что тут есть, а чего нет.

– И кровососы?

– Что кровососы? Какие еще, нахрен, кровососы! – заорал старлей. – Молчать!

Из палатки высунулась испуганная Марфенька.

– Петренко, Синцов! – продолжал разоряться комбат.

Ефрейтор Петренко и рядовой Синцов выросли у палатки, будто два молодца из ларца.

– На гауптвахту его! И охранять, чтоб не сбежал! Синцов, останешься в карауле, Петренко, отведешь этого…

«Этого» старлей произнес так, словно других слов для Озона у него не нашлось.

– …и бегом сюда. Соберешь поисковую группу.

Синцов вытянулся во фрунт и вскинул руку к фуражке, а ефрейтор замялся.

– Господин старший лейтенант… А если Михалыч просто дезертировал?

– Дезертировал? – Вереснев вылупился на Петренко. – Куда он мог дезертировать?

– Ну, в смысле, к противнику перебежал…

Старлей сплюнул и, развернувшись на каблуках, зашагал к ближайшему костру. Через плечо бросил:

– Выполнять приказ. И не трепитесь. Услышу разговорчики про кровососов – будете объясняться с особым отделом. Там очень любят провокаторов.

Петренко отдал честь в спину командира, а потом, приняв у арестованного винтовку, буркнул:

– Пошли.

Медсестричка проводила бойцов затуманенным взглядом.

На губе – развалюхе в чистом поле рядом с батальонной кухней, больше всего смахивающей на нужник и оставшейся здесь с прошлой операции, когда начисто сожгли всю деревню, кроме этого сарая, – уже сидел Бек. Бек везде умел устраиваться с удобством. Вот и теперь навалил в угол каких-то тряпок и вольготно на них раскинулся. Когда в сарай впихнули Озона, Бек дернулся и проорал: «Сатрапы! Царские наймиты! Нет на вас большевицкого крепкого кулака!» Бек на своем Марсе вылетел со второго курса истфака и в истории рубил неплохо.

Разглядев при неверном свете луны Озона, марсианин расплылся в ухмылке.

– Ой, ну надо же! Образцовый боец и отличник строевой подготовки получил дисциплинарное взыскание.

Вскочив с груды тряпья, он отвесил товарищу по несчастью шутовской поклон. Выпрямившись, деловито поинтересовался:

– За что замели?

– Коньяк у старлея попер, – мрачно отозвался Озон и сел в противоположном углу, подальше от шутника.

Говорить ему ни с кем не хотелось, а тем более с Беком.

– Гы! Лучше б ты попер его альбомчик с обнаженкой. Было бы чем заняться.

Про альбом Вереснева с черно-белыми фотографиями голых див в батальоне ходили слухи, хотя своими глазами никто порнографических снимков не видел. Кроме, может, самого старлея.

– Тебе неймется – ты и занимайся.

– Рука бойца качать устала, – капризно сообщил Бек. – И вообще – хочется разнообразия. А то все воображаю Машку с третьего курса. Так она мне, курва, и не дала.

– Пошел ты…

– Я бы пошел. Не пущают.

Озон вытянулся на холодной земле, накрылся с головой полой шинели и сделал вид, что спит. Хотя какой тут сон. Закроешь глаза, и сразу является залитое луной поле, ряды колючки и страшная крестообразная фигура, которая тянется к нему, тянется… У другой стены шебуршился Бек – то ли и правда шкурку гонял, то ли старался устроиться поудобней. Потом затих. Сквозь щели в досках сочился яркий, почти дневной свет. Там бродили какие-то тени, слышались голоса – наверное, перекликались караульные, Синцов и второй, или просили чая у кухарей, или… Озон смежил веки и сам не заметил, как уплыл в тяжелый, без сновидений сон.

Очнулся он резко, словно от толчка в плечо. И в полной темноте. Сел, тревожно озираясь. В сарае кто-то был. Бек?

– Бек, ты? – хрипло позвал солдат.

В ответ раздалось какое-то хлюпанье. Озон, съежившись, вжался спиной в дощатую стену. Где же часовые? Где ребята с кухни? Почему так темно и тихо? И в этой тишине…

– Бек! – не выдержав, заорал Озон и вскочил. – Бросай свои шуточки, слышишь!

В ответ в черноте загорелись два красных огонька. Словно светляки в брачном танце, они подпрыгнули – вверх, вниз, – и один исчез. С обморочным замиранием сердца Озон понял, что никакие это не огоньки, а глаза. Правый глаз ему подмигнул, и тишину прорезал свистящий шепот: