– Дополнительные обстоятельства? Какие обстоятельства?

Повертев головой, он добавил:

– И где Бек?

По телу разливалась странная истома. Солдат покосился на капельницу. Что ему вливают? Он сделал движение, намереваясь вытащить из запястья иглу, но Кривицкий остановил его, твердо взяв за плечо.

– Лежите. Вам сейчас надо отдыхать.

Положив его руку обратно на простыню, полковник склонил голову и взглянул на Озона искоса, чуть по-птичьи.

– Интересный вы экземпляр.

– А? – снова не понял Озон.

– Обычно люди в таких ситуациях спрашивают «где я?», а не «где Бек?».

– И где я?

– Вы на обследовании. И результаты этого обследования, сразу добавлю, очень занятные. Впрочем, об этом позже… Вам надо отдыхать, – повторил особист.

Руки у него были жесткие и… нет, пожалуй, что не холодные. Озон неожиданно понял, что лежит под простыней совершенно голый, – однако холода при этом не чувствует. Не чувствует, правда, и тепла. Полковник встал, видимо собираясь уйти, но Озон ухватил его за локоть.

«Видела бы мама», – пронеслось в голове.

– Стойте. Господин полковник… Вы же полковник Кривицкий из особого отдела, так?

Полковник скривил в улыбке яркие губы.

– Шоу «Особист» смотрели? Похвально, молодой человек, похвально. Патриотизм должен прививаться с детства. Как туберкулез и чума.

Последнего замечания Озон не понял, но не это сейчас было важно.

– Вы сказали про дополнительные обстоятельства. Меня что, укусили?

– Он еще и умен, – как бы самому себе заметил Кривицкий.

– И Бека. Он жив? Что с ним? И Миха… старший сержант Рябушкин. Я его… убил?

– Убили его, допустим, не вы, – мягко ответил полковник, вновь усаживаясь на стул.

Он перекинул ногу на ногу, ловко балансируя на хлипком сидении. Кажется, устраивался надолго.

– Убили его не вы, – пробормотал особист, уставившись в лицо Озону чересчур пронзительными глазами. – Вы его обезвредили, и правильно сделали. Дикие кровососы очень опасны.

– Дикие… А бывают домашние? – неуклюже съязвил Озон.

Полковника эта неумелая острота почему-то крайне обрадовала. Откинув голову, он зашелся очень громким, лающим смехом. На бледном подбородке стали видны черные точки щетины. Вообще в реальности он был куда менее ухожен и гладок, чем в гололите, – в вороных волосах проглядывала седина, китель был засален у ворота и на рукавах, и пахло от бравого особиста не духами и порохом, а чем-то кислым… металлическим… кровью?

Озон вздрогнул. Он уже чувствовал этот смрадный душок… ночью, в сарае. «Дикие… А бывают домашние?» Так вот в чем дело…

Солдат рванулся, чтобы вскочить с койки и бежать, бежать как можно дальше из этого проклятого госпиталя, где закрываются от света черными занавесками и больных навещают полковники с ромбами особистов и вампирскими клыками… И только тут обнаружил последнюю странность – к кровати его крепко притягивали кожаные ремни, обхватившие грудь, пояс и ноги. Значит, так. Значит, он здесь не на лечении. Он пленник. Может, и кровь ему не вливают, а, наоборот, выкачивают в прозрачный пластиковый пакет, из которого вечером Кривицкий будет угощаться с друзьями?

– Да успокойтесь вы, юноша. Не буду я угощаться вашей кровью. Тоже мне угощение.

Озон разинул рот. Он был абсолютно уверен, что не произносил ничего вслух.

– Челюсть подберите – ворона влетит. А вороны, знаете, не особо вкусные. Куда хуже крыс.

Полковник смотрел на него, блестя глазами. Полковнику, кажется, было очень весело.

– Что вы так вытаращились, молодой человек? Разве не знаете, что вампиры умеют многое из того, что недоступно людям? Летать, превращаться в туман, в невидимок, зачаровывать… и читать мысли, в том числе.

Положив на колени крупные белые руки, полковник резко наклонился – его лицо очутилось в каких-то сантиметрах от испуганной физиономии Озона. Глаза Кривицкого перехватили мечущийся взгляд солдата, и весь мир утонул вдруг в черном сиянии.

– Я бы мог вас заворожить, – донеслось из центра этого не-света, – но не стану.

И все вернулось на свои места. Все, кроме дыхания, которое застряло у Озона комом в горле, – отчего-то никак не удавалось выдохнуть.

– Расслабьтесь, юноша. Никто здесь не хочет причинить вам вреда. Напротив, мы пытаемся помочь.