Спрятавшись за телефонной будкой, я продолжал наблюдать за происходящим. Но там ничего и не происходило. Любой из этих околпаченных мог бы без особых усилий устранить препятствие – для этого достаточно было просто протянуть руку и поднять решетку. Но никто этого не сделал. Все продолжали стоять, возбужденно жестикулируя, пока наконец через добрые четверть часа не появился привокзальный полицейский и не освободил их данной ему властью. Спасенные пассажиры заторопились под надежный домашний кров, вероятно, чтобы рассказать своим близким интригующие подробности только что пережитой драмы – захвата заложников. Только доблестный спаситель еще Долго расхаживал по опустевшей привокзальной площади, пиная ногой незримый футбольный мяч и высматривая, не затаились ли где злоумышленники.

Эта история может показаться неправдоподобной, но у меня есть свидетели, готовые подтвердить не только ее, но и другие рассказанные здесь.

А вообще-то в достоверности ее может убедиться любой, кто ходит в кино. По окончании фильма билетеры часто открывают только одну половину двойных дверей. Люди толпятся и с трудом проталкиваются через такой узкий проход, что становится страшно: вдруг застрянешь. И редко кто догадается открыть вторую половину двери. Остальные смотрят на смельчака, как правило, с удивлением, на их лицах, как это ни парадоксально, часто читается легкое неодобрение: такие действия вправе совершать только тот, кому это положено по должности. Ведь так?

Гастроли по островным курортам Северного моря всегда изматывали нас до предела. В это время наше состояние меньше всего зависело от внутреннего творческого настроя, больше – от расписания движения судов и болтанки. Вставать ни свет ни заря, грузить сценический реквизит на тачки или повозки, тащиться заспанными к вокзалу по тихим островным дорожкам, перегружаться в поезд местной железной дороги, вновь разгружаться на пристани и карабкаться затем вместе со всем барахлом по шаткому трапу или загружаться в зафрахтованный катер. Час отдыха на палубе возле машинного отделения, затем снова – багаж в зубы – и вниз, на сушу, загружать вещи в оставленную накануне машину. Длинный путь вдоль дамбы в направлении следующего порта, затянувшееся ожидание очередного судна (разумеется, битком набитого), и в заключение – все те же процедуры с погрузкой-выгрузкой, только в обратном порядке. Два часа на то, чтобы соорудить сцену, несмотря ни на что, вовремя начать представление, после чего опять демонтировать ее. Затем – несколько часов сна на надувных матрацах где-нибудь позади сцены или в зале для массажа какого-нибудь санатория, ибо получить свободную койку в разгар сезона – дело совершенно немыслимое. Спишь, пока в пять утра не прозвонит будильник и все не начнется по новой. И так день за днем.

Перед началом турне мы еще мечтали о том, как здорово будет поваляться на каком-нибудь пляже, но по прибытии на место нам становилось ясно, что сияющее солнце и морская волна предназначены исключительно для отдыхающих. У нас же на все это просто не оставалось времени. Чем дальше уходило лето, тем сильнее вскипало в нас завистливое раздражение против путешествующих отпускников. Хотя именно они и составляли ту публику, которая платит нам денежки, слово «куротник» стало худшим из ругательств в нашем репертуаре, и мы не упускали возможности продемонстрировать глубочайшее презрение ко всем этим вооруженным биноклями жителям материка, пустившимся на поиски отдыха и развлечений. Конечно, все это было в высшей степени несправедливо с нашей стороны, однако помогало продержаться до конца гастролей.

Лично я избрал для себя относительно безобидное хобби, помогавшее мне разряжаться от накапливавшейся во мне агрессивности. Для того чтобы скрасить утомительные переезды, я самовольно присваивал себе очень важную функцию билетного контролера. Придуманные мною самим правила игры состояли в том, чтобы вынудить (но не словесно!) жертву добровольно предъявить мне свой билет. Слова «предъявите, пожалуйста, ваши билеты» означали бы мою немедленную дисквалификацию в глазах коллег, внимательно наблюдавших за моими действиями со стороны.

Для начала я всегда выискивал какого-нибудь отца семейства, благоговеющего перед любым представителем власти. Я становился сзади и чуть сбоку от человека, выразительно кашлял и глядел на него требовательно и властно, нетерпеливо при этом раскачиваясь на носках. В руках у меня была пачка старых использованных билетов, оставшихся от предыдущего плавания, которые я держал на виду. Если избранная мною жертва реагировала не сразу, я мерил ее презрительным взглядом с головы до ног и при этом неодобрительно цокал языком. Во всех без исключения случаях мой ничего не подозревавший объект розыгрыша начинал торопливо рыться в сумках, похлопывать себя по карманам, чтобы затем с облегчением вручить мне билет, наличие которого предусмотрено законом о пассажирских перевозках, но который я у него не просил. Стоило первому показать мне его, как другие пассажиры при моем приближении уже держали свои билеты наготове. За 1961-1966 годы я добросовестно проконтролировал многие тысячи пассажиров – пока мы не отказались от наших напряженных морских путешествий. При этом я мог бы обогатиться, ибо мне попадалось и немало «зайцев». Пойманные на месте преступления безо всяких разговоров выражали желание заплатить на месте, от чего я всегда великодушно отказывался. «Договоритесь об этом с моим коллегой, когда он к вам подойдет». Наживаться на этом я не хотел.

Порой я рисковал, заходя слишком далеко в своих розыгрышах. Изучал особенно долго и внимательно чей-нибудь билет и в заключение дружески обращался к его законному владельцу: «Значит, едете в Юист? Тогда вам нужно будет сделать пересадку в Лангеоге».

Это была, разумеется, чушь собачья, поскольку паромные суда курсировали исключительно по прямым маршрутам. Часто в подобных случаях после короткого замешательства человек разражался смехом, но порой возникали ожесточенные дебаты между пассажирами, вплоть до жутких семейных скандалов. «Говорила я тебе, Карл-Хайнц, что нам нужно было сесть на другой пароход!» – «Да, но кто мог подумать! В прошлом году «Фризия-3» ходила по прямому маршруту…» Однажды я позволил себе бессовестный розыгрыш на набережной. Мы должны были отправиться на гастроли на остров Гельголанд. На корабль, выходивший из Бремерхафена, мы опоздали. Единственная возможность не провалить гастроли – это мчаться на машине сломя голову в Куксхафен и там успеть сесть на гамбургский корабль. На пристани «Старая любовь» скопилась к тому времени длинная очередь из любителей однодневных морских прогулок. Не менее 800 человек ожидали прибытия теплохода из Гамбурга, все хотели попасть на Гельголанд. Мы знали «Герб Гамбурга» еще по прошлым поездкам – это был огромный теплоход с оркестром на борту. Однако при виде толпы, скопившейся на набережной, и учитывая, что эта посудина в выходной день подвалит уже переполненной, нам стало ясно, что, если мы не получим мест в каютах – а мы их не получим, потому что поздно спохватились, – нам придется весь путь простоять. И все это при сильной качке и мерзких запахах на палубе – неизбежном следствии «морской болезни» и бумажных пакетов, которые раздают пассажирам, чьи чувствительные желудки не выдерживают качки. Было принято единодушное решение: мы как представители трудящихся слоев, которые добираются к месту

Дитрих Киттнер обладает высоким мастерством перевоплощения

работы, имеем преимущественное право перед искателями развлечений. Называйте это как угодно, хоть чистым эгоизмом. Но было ясно, что наше предстоящее выступление пострадает из-за путевых тягот. А выступление для нас было превыше всего на свете. Согласно такой логике, нам не оставалось ничего другого, как попытаться первыми попасть на борт и постараться занять более или менее сносные места.