И сегодня Кристель любит иногда поддразнивать меня, вспоминая еще одну мою идею. В театре, разумеется, должны быть и еда, и напитки. Дабы не возникало противоречия между головой и желудком, мы составляли меню с такой же тщательностью, как и программу выступлений. Мы старались обязательно включить в него что-нибудь экзотическое, что редко бывает в других местах: бамбергское пиво («Солидарность с борющимися баварскими демократами!») и саксонское вино, уникальное в ФРГ блюдо «солянка» и настоящий кубинский ром. В ходе многочасовых дебатов я настоял на глинтвейне. «Но это же очень трудоемкое дело», – справедливо заметила Кристель. «Ну да, – мечтательно говорил я, – зато какой аромат, особенно зимой, это же важно…»

Мы устояли против искушения оклеить наше убежище более или менее оригинальными плакатами, как это принято у кабаретистов. Вместо этого мы решили: если уж в нашем распоряжении собственные стены и никто на нас не давит, то отдадим их на откуп коллегам из сферы изобразительного искусства. Один будет дополнять другого. Мы организовали бессчетное число выставок политической графики и живописи, нашедших отклик по всей стране.

Несколько уголков мы сознательно ничем не заполнили: пусть, дескать, они «покроются патиной». И действительно, с течением лет пробелы были заполнены разными забавными вещицами, напоминавшими нам о прошлых гастролях, посланиями солидарности, реквизитом и документами, связанными с историей «Театра на Бульте». Сегодня иным посетителям требуется немало времени, чтобы до начала представления обозреть стены – словно в каком-нибудь музее.

Если организуешь кабаре, помни: во всем должен ощущаться свой неповторимый почерк. Поэтому я все эти годы, подобно легендарному театральному директору Штризе, сам восседал за кассой, с тем чтобы в последнюю минуту вбежать на сцену. Это тоже имело свой смысл: дело тут было, конечно, не только в экономии расходов на содержание персонала.

Вообще желающие попасть к нам должны были сперва (как во времена, когда существовали подпольные кабачки) спускаться по ступенькам и стучать в подвальную дверь. Я собственноручно открывал им, приветствовал, продавал билеты, вешал верхнюю одежду в гардероб, а затем любезно предоставлял попечительству столь же заботливого капельдинера – моего сына, который сопровождал гостей на второй этаж и показывал, где их места. Но так как поначалу из-за этой беготни я порой поднимался на сцену запыхавшимся, мою роль портье пришлось в дальнейшем принести в жертву техническому прогрессу: поставить звонок и электрическую систему открывания дверей. Одежду у посетителя тоже стали принимать другие. Однако свое место за кассой я не захотел отдавать никому. Оно давало массу впечатлений, и беглый разговор с главным исполнителем настраивал публику на нужный лад.

В конце 1975 года, после трехлетней деятельности по оборудованию театра, настал наш час. С помощью Друзей-журналистов мы отпечатали экстренный выпуск «Ганноверского театрального курьера» – чисто внешне, но ни в коем случае не по содержанию он был похож на презренную «Бильд-цайтунг» – и разносили его по кафе и забегаловкам. «Наконец-то у Ганновера есть свое кабаре! Открыт Театр на Бульте» – гордо провозглашал заголовок.

2 декабря 1975 года я действительно впервые вышел на сцену ТАБа и предстал перед публикой. Зал был переполнен, мы с Кристель – счастливы.

Что началось потом – об этом мы и мечтать не могли: с первого же дня (сейчас прошло уже более десяти лет) билеты на спектакли раскупались на корню. Ежегодная цифра посещений – наша гордость – составила 106 процентов. Цифра эта объясняется тем, что мы давно перенесли в зал стулья из жилых комнат. Временами зрителям приходилось заказывать билеты предварительно за четыре или пять недель – и это в Ганновере, никогда не отличавшемся особым пристрастием к кабаре. Находились люди, приезжавшие издалека на выходные дни специально для того, чтобы попасть на наши представления. Радио заговорило вскоре о «Мекке для любителей кабаре», а в одном из исследований, перечислявших особые достопримечательности крупных городов, нас, несмотря на наши радикальные воззрения, торжественно зачислили в разряд одного из главных мест развлечений в Ганновере.

Однажды вечером к моему кассовому столику энергично подошел хорошо одетый господин и, не говоря ни слова, выложил двадцатимарковую купюру: «Один билет».

– Вы делали предварительный заказ?

– Нет.

С удивлением и легким состраданием я глядел на него снизу вверх. Должен признаться, что подобные сцены я разыгрываю с большим удовольствием: «О, вы, по-видимому, не из Ганновера. У нас нужно делать заказ за три недели. Сейчас я могу вам только посоветовать подождать еще минут десять. Без пяти восемь мы распродаем заказанные и невостребованные билеты. Шансы неплохие: вы шестой в списке ожидающих».

Список ожидающих – это как бы наша резервная скамья: благодаря ему не пропадает ни одно место в зале. Внести себя в этот список можно и по телефону. Несколько стульев мы поставили напротив кассы, на них сидят и ждут люди, зорко наблюдая, чтобы никто не прошел без очереди. Кое для кого это уже само по себе является маленьким театром, увертюрой к спектаклю.

Вот и сегодня намечалось, кажется, еще одно бесплатное представление. Но энергичный господин, похоже, не желает включаться в игру.

– Ну, давайте, не тяните, – хрипит он и выкладывает на стол еще десять марок. И когда я оставляю его жест без внимания – еще пять.

– Нет, так действительно не делается, – внушаю я ему подчеркнуто дружески, – другие люди пришли еще раньше. Не можем же мы здесь открывать «черный рынок».

Хорошо одетый господин начинает сердиться:

– Послушайте-ка, я специально тащился сюда в такую даль, чтобы увидеть господина Киттнера. Кстати, я его очень хорошо знаю. Мы с ним друзья.