Он знал, что говорил. В конце концов он выбрал преемника Пестеля на основании критериев, которые сформулировал так: «Он из Восточной Фрисландии и евангелического вероисповедания». Именно такого и не хватало в кабинете министров. К тому же он был еще и членом ХДС, а в науке и искусстве, по собственному признанию, ничего не смыслил.

Очевидно, нужно было поблагодарить премьер-министра за то, что министерство подало апелляцию из-за такой ничтожной суммы. Если судьи первой инстанции оказались не на высоте, то теперь высший административный суд земли, как они надеялись, закрепит за правительством его суверенное право на дискредитацию политических изгоев. Дело приобретало для правительства принципиальное значение: посмотрим, кто здесь хозяин. Это был вопрос престижа, И даже больше – чести.

Теперь дело уже вели не местные юристы министерства, как это принято в подобных случаях. В Ганновер был выписан высокооплачиваемый адвокат профессор Конрад Редекер, правовед из Бонна, один из толкователей и создателей административного права. Словом, один из некоронованных королей этой специальной юридической дисциплины.

Но он не мог быть одновременно и королем в области искусства, и потому его высказывания о кабаре сами по себе могли послужить материалом для кабаретиста. Дескать, отказ на выдачу дотации ни в коем случае не вызван политическими соображениями. Дело просто в том, что театр этот уникален, что создает некоторые трудности: власти, мол, не имея прецедентов не могут определить и размеров дотации. Таким (образом, получалось, что ТАБ вообще невозможно субсидировать.

Оценить уникальность такой логики – для этого у меня тоже нет ни критериев, ни прецедентов. Я тогда подавил в себе иронию и ответил на эту служебно-должностную глупость серьезно. Я попытался напомнить судьям, что уникальность или хотя бы стремление к ней является одним из существенных признаков искусства. Все остальное – в лучшем случае ремесленничество. Но не о нем идет речь в конституции, в ней однозначно говорится о «свободе искусства». Так, конфликт вокруг ТАБа, помимо государственных и юридических проблем, затронул и область философии и эстетики – хотя и на весьма невысоком уровне.

Третий громобойный аргумент министерства (в сжатом виде он сводился к формуле «мы вовсе не такие») позволял прийти к выводу, что министерство в глазах судей не хотело выглядеть гонителем прогрессивного искусства.

Редекер писал: «Он (министр) считает, что экспериментальные сцены и так называемые свободные труппы должны субсидироваться».

Все верно. И было бы еще замечательнее, если бы правительство и на деле придерживалось своих благородных намерений. Это порадовало многих моих коллег. И меня тоже, так как в оценках министра как в капле воды отражалась деятельность ТАБа: «Эти труппы видят свою задачу в том, чтобы давать возможность малоимущим слоям населения или тем, кто приемлет традиционного театра, лучше увидеть проблемы окружающего мира с помощью искусства», во-первых, ТАБ единственный среди ганноверских профессиональных театров с самого начала (помимо обычных скидок для учащихся и студентов) предоставлял ощутимые льготы для безработных, пенсионеров, учеников на предприятиях и других малоимущих групп населения. Во-вторых, один из проведенных опросов показал, что более половины нашей публики не ходило ни в какие другие театры, кроме ТАБа, то есть, отвергало традиционные театры. И, в-третьих, мое стремление, чтобы зрители, более половины которых составляла молодежь, лучше видели проблемы окружающего мира, тоже не подлежало сомнению. Ведь именно поэтому мне и швырнули в лицо отказ в четыре строчки.

Ошеломляющее совпадение между определением, данным властями, и реальным положением дел в ТАБе, видимо, бросилось в глаза и составителю министерской бумаги, и потому он добавил к сказанному: «Тексты (альтернативных сцен) Д. К. выходят при этом за рамки политических событий, они не ограничиваются только шаржированием и комментированием актуальной политики».

Гол в собственные ворота! Порывшись минут десять в своем архиве, я предъявляю суду рецензию из газеты «Кельнер штадт анцайгер», в которой говорится: «Искусные атаки Киттнера направлены отнюдь не против конкретных политических событий, которые и без того у всех на устах. Он метит выше: свою способность к имитации и перевоплощению он использует для того, чтобы выставлять напоказ перекосы в развитии нашей демократии». Это суждение созвучно моей теории кабаре. Я предъявил и другие рецензии, в которых содержались аналогичные выводы.

Дешевая попытка правительства сохранить либеральное обличье, несмотря на железную стену, которой оно отделило себя от ТАБа, обернулась для него бумерангом. После затянувшегося упорного молчания министр наконец перечислил условия, которым, по его словам, должен удовлетворять театр, претендующий на получение субсидий. Выходило, хотя он сам того не желал, что ТАБ полностью отвечает этим условиям.

Чрезвычайно благодарные за такое разъяснение, мы с нетерпением ожидали начала процесса верховного земельного суда, будучи уверенными в его исходе.

Ожидание тянулось два года. Билеты в ТАБ по-прежнему распродавались полностью, однако финансовый дефицит тоже не уменьшался. Учитывая, что спрос на билеты значительно превышал предложение – но не хотелось взвинчивать цены на них, – мы поняли, что у нас остается лишь один выход из тупика. Еще в 1978 году мы своими силами сделали первую пристройку (это обошлось нам в 30 тысяч марок), израсходовав на это последние сбережения, расширить еще больше помещение театра с технической точки зрения не составляло труда. Тогда мы могли бы увеличить вместимость зала на 20 процентов и вытащить себя наконец за волосы из экономической трясины. Не хватало только несчастных денег. Выявления на дотации земельным властям оставались без ответа.

Неожиданно в сентябре 1981 года – после вынесения приговора судебной инстанцией конфликт достиг своего апогея – министерство предложило нам деньги на возведение нашей пристройки! Неужели министр пошел на мировую и решил наконец нормализовать отношения? Радость оказалась преждевременной.

При ближайшем изучении министерского послания выяснилось, что это предложение – ловушка. Нам предлагали 10 тысяч марок. По предварительным расчетам, строительство обошлось бы минимум в 25 тысяч марок. Но за прошедшие три года в строительной индустрии, как это водится в ФРГ, цены подскочили вдвое. Собрать разницу между дотацией и фактическими расходами своими силами было для нас невозможно. В министерстве об этом прекрасно знали и потому не скрывали насмешки: «Предоставление дотации зависит от того, сумеете ли вы дать финансовые гарантии на реализацию своего проекта, в чем заставляют сомневаться представленные вами документы». V кого нет денег, тот может не беспокоиться: издевательства со стороны правительства его не минуют. Ho продолжим: «Кроме того, деньги могут быть предоставлены только в 1981 финансовом году, это означает, что постройка должна быть закончена до 31.12.1981 года».