Хельга искоса взглянула на него, и Фрэнку показалось, что в ее глазах мелькнул страх.

— Я, как тебе известно, вернулась в Германию, — проговорила она.

— Мне известно, что ты сообщила об этом сэру Альфреду в своем письме, — заметил Фрэнк.

— Это было правдой, — продолжила Хельга. — Мне просто больше некуда было ехать. Я боялась оставаться в Лондоне, а Англию я вообще не знала. У меня не было другого выхода — я решила вернуться в Германию. Перед отъездом из Вентворт-Холла я написала письмо сэру Альфреду. Я приехала на Парк-лейн поздно, когда Эдит уже спала, и собрала свои вещи. К счастью, у меня имелись кое-какие деньги — их оказалось достаточно для путешествия.

— Сэра Альфреда до последнего дня не покидала надежда, что ты напишешь ему и расскажешь, где живешь и чем занимаешься.

— Мне нечего было рассказывать, — пожала плечами Хельга. — Приехав в Берлин, я отправилась к своим кузинам. Они не проявили особого энтузиазма, когда увидели меня. Им надо было заниматься собственными дочерьми и решать финансовые проблемы. Я пожила у них очень недолго, пока не нашла работу. Меня взяли машинисткой в одну контору, позже я стала секретарем барона Хостцаля. Эти месяцы, проведенные в Берлине, были самыми ужасными в моей жизни. Я чувствовала себя одинокой, несчастной, меня страшило будущее. В Англии мне удалось скопить немного денег, но я понимала, что их надолго не хватит.

Берлин более консервативный город, чем Лондон. Женщине довольно сложно найти там работу, когда вокруг масса безработных мужчин. Куда бы я ни обращалась, мне везде отказывали только лишь потому, что я женщина. Я была в отчаянии. Гордость не позволяла мне обратиться за помощью к тем, кого я знала при жизни своего отца. Одни из них пострадали по его вине, другие просто забыли о моем существовании.

Все эти дни я думала о тебе и вспоминала твои рассказы о голодной юности. Однажды вечером я долго бродила по улицам, но так и не решилась продать себя — смелости не хватило.

— О моя дорогая, — прошептал Фрэнк, но Хельга не слышала его.

Она словно заново переживала те страшные дни.

— Наконец мне повезло, — продолжила она. — Мне сказали, что барон Хостцаль ищет личного секретаря. Имя казалось мне знакомым, однако я не могла припомнить в точности, кто это.

Я пришла к нему домой — он жил в роскошном особняке. Дверь мне открыл лакей в расшитой ливрее и напудренном парике. Меня продержали в передней более часа, прежде чем барон соизволил встретиться со мной. В то время он был преуспевающим владельцем газеты. Незадолго до моего отъезда в Англию барон произвел в Берлине настоящий фурор, начав выпускать чрезвычайно современную и откровенную ежедневную газету. Все ждали, что он вот-вот потерпит неудачу, однако газета выжила, более того, вскоре ее стали продавать по всей Германии. Ее юмор отличался остротой, а политические статьи — злободневностью. Будучи довольно ловким бизнесменом и политиком, барон прилагал все усилия, чтобы газета отвечала вкусам средних немцев: в ней было всего понемногу. В какой-то момент барон встал в оппозицию к правительству, всячески потешаясь над государственными мужами. Это принесло газете еще большие тиражи: население с удовольствием ее раскупало.

Я ожидала увидеть крупного, решительного мужчину, чья внешность соответствовала бы дерзкому характеру. Когда меня провели в погруженную в полумрак библиотеку, мне показалось, что там никого нет. Оглядевшись по сторонам, я с изумлением увидела в огромном кресле у камина маленького, почти лысого старичка, попыхивающего трубкой. На вид ему можно было дать около шестидесяти лет.

Меня потрясли его глаза, скрывавшиеся под кустистыми бровями: я впервые видела такой острый и умный взгляд.

Барон был тщательно выбрит, костюм сидел на нем безукоризненно. Позже я узнала, что он очень разборчив в одежде и даже любит щегольнуть.

— Итак, вы фрейлейн Хильдегард, — проговорил он.

Его голос звучал тихо, но в нем слышались такие властные нотки, что вы невольно прислушивались к нему с особым вниманием.

— Да, барон, — ответила я. — Как я поняла, вам требуется секретарь, и хотела бы предложить свои услуги.

— Я не одобряю работающих женщин, — заявил он.

— Я тоже, — согласилась я. — К сожалению, мне надо что-то есть.

Он удивленно взглянул на меня, а потом рассмеялся. Его резкий, отрывистый смех напоминал собачий лай.

— У вас имеются характеристики?

Я подала ему рекомендательное письмо из машинописного бюро и сообщила, что несколько лет работала в Англии.

— А почему вы уехали оттуда? — осведомился он.

— И я — Фрэнк, я до сих пор не могу понять, почему так поступила — открыла ему правду. Я просто не смогла солгать этому необычному, неординарному человеку. Я не хотела выдумывать историю о том, что меня страшно потянуло в Германию. Я ответила ему коротко и ясно: Я полюбила.

Он долго смотрел на меня из-под бровей. Мне стало страшно, и все же я чувствовала, что он по достоинству оценил мою откровенность. Позже мне предстояло выяснить, что он принадлежит к тому типу людей, которые стремятся знать все обо всех. Ему до мельчайших подробностей были известны истории тех людей, с которыми он общался. Я бы сказала, что он обладал феноменальной памятью.

— Присаживайтесь, — наконец предложил он, — и записывайте.

— К счастью, я захватила с собой блокнот. Он начал быстро диктовать газетную статью. Его слог был четким, сжатым, емким. Когда я закончила, он попросил меня прочитать записи. Выслушав меня, он встал и позвонил в звонок. Лакей почти мгновенно распахнул дверь.