…Утром, весело насвистывая, Станислаус отправился в дом пастора. Кухарка взяла у него булочки. Он долго рылся в своей корзине, прежде чем вытащил нужный пакет. Хотел выиграть время.

— Проверьте товар как следует.

Кухарке было некогда. Она торопилась в кухню.

— Все в порядке, господин пекарь.

На другой день Марлен тоже нигде не было. Сидит, что ли, в своей комнате и тоскует? Станислаус вложил свое письмо в книгу.

— Может быть, вы передадите… эту книгу… я ее прочел… барышне… Книга мне очень понравилась и… спасибо. — Станислаус запнулся.

— Барышня больна. Она у нас очень слабенькая и болезненная.

— Спасибо, большое спасибо, — сказал Станислаус, радуясь, что не случилось худшего.

На следующее утро двери пасторского дома оказались заперты. Он зашел со двора и постучал в кухонное окно. Опечалившись, он положил пакет с булочками для пастора снова в свою корзину.

— Ты что, забыл доставить булочки пастору, или они в отъезде? — настороженно спросила хозяйка.

— Они там больны и все друг друга перезаразили.

В доме пастора все были в добром здравии. Даже Марлен уже чувствовала себя гораздо лучше. Она рассказывала кухарке свои воскресные впечатления и тихо напевала песенки. Прочла ли она письмо Станислауса? Нет. Его прочел господин пастор. Он песенок не напевал.

Ближе к полудню в лавку явилась пасторша собственной персоной. Хозяйка провела ее в гостиную. Хозяйка очень гордилась таким визитом. Горничная подала торт и взбитые сливки. Торт не ели, к сливкам даже не притронулись. Пасторша дрожала от возмущения! В доме пекаря дали приют соблазнителю, да-да! Соблазнителем был Станислаус! Низкий человек, написавший безнравственное письмо пасторской дочери. Письмо Станислауса перекочевало из сумочки пасторши в дрожащие руки хозяйки. Призвали хозяина, оторвав его от печи, он тоже прочел пресловутое письмо Станислауса. Вставные зубы пасторши слегка клацали, когда она сказала:

— В дальнейшем, разумеется, и речи быть не может, чтобы мы, я и мой муж, получали булочки из нечестивых рук.

— Этого не будет, милая, дорогая госпожа пасторша. У нас есть вполне порядочные ученики. А остальное предоставим воле Господа. — И хозяйка с ханжеским видом возвела глаза к большой картине, висевшей в гостиной. На ней изображалось бегство святого семейства в Египет. Иосиф, плотник, прокладывал путь, освещая его своим лучезарным венцом. Посох Иосифа указывал на карточку, которую хозяин заткнул за раму картины: «Генрих Мейер и сыновья. Санитария. Сооружение клозетов во всех частях Германии». Хозяйка с благодарностью смотрела на картину. Все могло кончиться куда хуже. Пасторская семья не отказалась окончательно от булочек.

Госпожа пасторша встала. Никому не подала руки. И ушла, покосившись на торт и сливки.

Станислауса призвали в гостиную. Хозяин с хозяйкой накинулись на него с криком:

— Деревенщина! Распутник! Соблазнитель! Ни одного дня! Вот твоя благодарность! Будешь голодать, пока похоть не выветрится!

Гром ругательств. Хозяин проревел в заключение:

— Если бы мы не были святыми, смиренными людьми, твоя бы задница в штаны не влезла, так бы я тебя отделал. Все! Убирайся! Вон!

…Станислауса отправили в угольный подвал. Такой человек, как он, больше подходит для преисподней. Три года никого не могли найти, кто согласился бы выбирать из мусора крошки от угольных брикетов и выносил бы этот мусор на свет божий. Для Станислауса, этого грешника, самая подходящая была работа, чтобы он мог хоть немного очиститься от своего тяжкого греха перед Богом и людьми.

До Отто и Августа то и дело доходили обрывки грандиозного скандала. Они по очереди спускались в подвал. Один приносил кусок couvert"ure, другой целую кучу персиков под нагрудником фартука.

— Ты ее по-настоящему изнасиловал, или она и сама была не прочь?

На черном лице Станислауса Август видел только белки глаз.

— Она целоваться-то умеет или только «Отче наш» читает?

— Я тебе совсем не буду отвечать, — сказал Станислаус.

— Скукота, наверное, с такой-то добродетелью. Она небось молится перед каждым поцелуем. А ты с ней спутался — и вот теперь имеешь кучу неприятностей.

Станислаус рылся в угольных отходах. Облака черной пыли прогнали Августа и Отто.

Станислаус ел персики и шоколад. От угольной пыли он стал черным, как трубочист. Сладкая печаль разрасталась в его сердце. Он не должен был писать это письмо. Итак, господин пастор оказался не менее любопытным, чем любая из его прихожанок. Он прочитал письмо. А ко всему, он еще собирается в ближайшее воскресенье прочесть проповедь о неком ученике пекаря и назвать его братом дьявола. Станислаус посмотрел на свое отражение в слепом подвальном окошке. Он и в самом деле похож на брата дьявола.

Он с грустью опустился на кучу угля. Какой тяжкий груз грехов и заблуждений приходится ему нести! Когда он думал о содержании книг, которые получал от Марлен, то выходило, что для грешников есть только один путь: покаяние. Он читал о святых, которые, до того как ступить на путь истины, вели беспутную жизнь. Они каялись, спасали свою душу и после становились святыми, перед которыми весь мир снимал шляпу.

И он решил стать святым. Святые не довольствуются булавкой, воткнутой в предплечье. Он должен подвергнуть себя куда более трудным испытаниям. Станислаус отыскал гвозди, шкуркой отчистил их до блеска. В книгах Марлен не говорилось, обязательно ли гвозди, которыми святого прибивают к кресту, должны быть ржавыми. Станислаус хотел сперва, безопасности ради, попробовать нержавые гвозди. Отто и Август в одну из ближайших ночей прибьют его к кресту на площади перед церковью. И он искупит свой грех.