— Со мной ты в этом смысле ничего бы не добился. Меня бы ты пасть не заставил.

— Да, да, — сказал Станислаус, — все люди разные.

Вот так было в самом начале, когда Станислаус был еще робок, как залетная пташка. Но тут пришло письмо от Марлен. Шепчисьсомной! Станислаус написал это, потом зачеркнул и стал писать снова. В самом деле, в нем забил родник, и получилась песня или стихотворение. Он вскочил с постели, запрыгал по комнате и прочел то, что написалось:

Дождь шумит, журчит, бежит.

Парень в комнатке сидит

и мечтает лишь о ней,

лишь о девушке своей…

Не изведанное дотоле упоение овладело им. Он исписал листок почтовой бумаги до конца, но под рукой была еще оберточная бумага балдахина. Он и на ней нацарапал свои смутные сладостные слова. Словно в бреду, он все писал и писал. Весь мир стал для него музыкой, и весь он рифмовался. Это было чудом: «горе» рифмовалось со «вскоре». «Запах роз» и «следы слез». «Ночь» и «прочь». «Радость» и «сладость». Станислаус исписал почти половину балдахина и уснул, довольный и умиротворенный.

Хозяин на свой лад приглядывался к новичку. Станислаус был для него кем-то вроде ротного писаря. Что-то такое тихое, ученое, из чего никогда и ни за что не получится настоящий разумный солдат. Сидеть ему в канцелярии и составлять списки, но это ведь очень далеко от того, чтобы называться нормальным человеком.

— Ты, говорят, умеешь немного колдовать и фокусы показывать, это правда?

— Нет, сударь.

— Ты не можешь так наколдовать, чтоб я подряд выбил три дюжины?

— Нет!

Хозяин вспылил:

— Я тебя кое-чему выучу!

Станислаус переминался с ноги на ногу, так что от его шлепанцев летела мучная пыль.

Голос хозяина стал угрожающим:

— Ты у меня наколдуешь, чтобы я выбил подряд три дюжины, а не то тебе худо придется!

Станислаус только переминался с ноги на ногу.

Хозяин состоял не только в союзе под названием «Стальной шлем», но и в «Союзе бывших фронтовиков». В «Союзе бывших фронтовиков» фронтовикам ничего не давали, наоборот, они сами должны были туда что-то сдавать и вносить. Патриотические настроения, к примеру. Важно было внести туда свою верность кайзеру, кайзеру, который, сидя в Голландии, ждал, когда «Союз бывших фронтовиков» под звуки маршей поведет его домой, в его германский рейх. Необходимо было также почитать — выше Бога — некоего господина Гинденбурга, ибо немцы выиграли бы войну, если бы пошли за ним. Необходимо было повесить его портрет в гостиной и в дни рождения генерал-фельдмаршала украшать дубовыми листьями. Следовало также презирать всех, кто хоть что-то имеет против Гинденбурга и кайзера. Такие люди считались врагами германской нации и людьми низшей расы. Даже Бог не желал признавать эти отбросы человечества и карал их безработицей и пособием в связи с кризисом. Хороший немец обязан быть и хорошим стрелком, чтобы он мог защитить жизнь Гинденбурга или кайзера. Тот, кто при стрельбе неизменно попадает в край мишени, — тот просто ничтожество и плохой член «Союза бывших фронтовиков». И он должен поддержать Гинденбурга и кайзера, внося в кассу союза двадцать марок.

Мастер Клунч был знаменитым членом «Союза бывших фронтовиков», так как состоял в переписке с генерал-фельдмаршалом Макензеном и умел печь пирожки со шпиком, которыми не пренебрегал даже столь высокий чин. К сожалению, мастер Клунч не был хорошим стрелком, но зато у него было четверо учеников, которых он поочередно предоставлял в распоряжение союза в качестве установщика мишеней. Мастер так вымуштровал своих учеников, что мог стрелять хоть просто в воздух, и все равно выходило одиннадцать, вот так-то!

Но до чего же неумелым установщиком оказался Станислаус! Мастер Клунч выстрелил. Станислаус вышел из укрытия и не смог найти на мишени след выстрела. Он снял с головы свою синюю матросскую шапку и помахал ею. Раздалось улюлюканье. Мастер Клунч промазал! Это что за новая мода? Он сразу выстрелил еще и попал в край мишени, тройка! Бог стрельбы отвернулся от мастера Клунча. Мастер помертвел от злости, выпил залпом две кружки пива и сослался на деловые неурядицы. Потом он заглянул в укрытие и застал там Станислауса за сочинением стихов.

…Любовь, ты с небес прилетела

верхом на коне снежно-белом?

— Я тебе разве не велел наколдовать три дюжины, Качмарек?

— Так точно, господин мастер, я колдовать не умею.

Мастер Клунч отвесил Станислаусу дюжину оплеух. Станислаус едва держался на ногах, у него пошла носом кровь, но он не проронил ни слезинки. Только жгучая ярость закипала в нем.

Оказалось, что и после небольшой прогулки нервы у мастера Клунча не успокоились. С трудом, еле-еле, он за три выстрела выбил пять очков.

Пекарь Реш был конкурентом мастера Клунча. Он тоже пробовал печь пирожки со шпиком, но, по мнению мастера Клунча, ничего у него не вышло, какая-то тягучая масса с привкусом тмина. Собственно, такому жалкому халтурщику, как мастер Реш, вообще не место было в «Союзе бывших фронтовиков», поскольку его старший подмастерье принадлежал к социал-демократической партии. Мастер Реш чокнулся с мастером Клунчем:

— Не того ученика сегодня взял, а?

Мастер Клунч незаметно закипал, как масло для пончиков. Но и ярость Станислауса еще не схлынула. Ему так хотелось, чтобы ружье мастера Клунча выстрелило в обратную сторону. Но ружье не выстрелило, как он хотел, а вот мастер Клунч второй раз заглянул в укрытие. Станислаус бросился наутек по ресторанному саду, перелез через забор и по узкому проулку добежал до дома. И скорее к себе в каморку. Там он заперся на крючок. Сердце его стучало: месть, месть! Он оторвал клочок клопиной бумаги и перевел свою месть в стихотворные строки: