Андрей глубоко вздохнул. Спокойствие не приходило. Сейчас никто не сумел бы вернуть ему душевное равновесие.

Едва они оделись, как в дверь постучал Тимофей Евлампиевич.

— Подъем! — Это восклицание было схоже с петушиным криком.— Уже светает. А ты что это такой хмурый? — спросил он Андрея.— Не выспался? Или расстроился, прочитав письмо?

— Ни то ни другое,— слукавил Андрей, помня, что есть ложь во спасение.— Видимо, вчера слегка перебрал. Всю ночь голова трещала.

— Как может болеть голова от такого божественного напитка? — изумился отец,— У меня она такая свежая, что хочется говорить стихами. А как вы, милая синьора?

— Готова говорить стихами вместе с вами!

После завтрака Тимофей Евлампиевич велел им надеть полушубки и валенки, вооружился топором, и они отправились в лес выбирать елку. Собственно, Тимофей Евлампиевич приглядел ее еще с осени и теперь уверенно вел их к цели, по пояс проваливаясь в снегу.

Лес простирался по склону, обращенному к реке, и был совсем поблизости от дома. Могучие разлапистые старые ели, пригнувшиеся под тяжестью ослепительно белого снега, стройные березы, стволы которых, казалось, излучали свет, подлесок, почти с макушками ушедший под снег,— все это в розоватом сиянии морозного утра походило на сказочное Берендеево царство.

— Господи, хорошо-то как! — запрокидывая голову к высокому, синему, без единого облачка небу, воскликнула Лариса.

Даже Андрей здесь, в лесу, почти избавился от того гнетущего состояния, в котором он пребывал всю ночь. Он глубоко дышал морозным воздухом и не мог надышаться.

— А вот и моя знакомая! — Тимофей Евлампиевич топорищем показал на ель.— Ты, красавица, как раз нам и нужна.

Ель и впрямь была красавицей. Она поражала юной стройностью, в ней было столько гармонии, удивительной цельности, что нельзя было на нее не заглядеться. Тимофей Евлампиевич постучал топором по стволу; снежное облако обрушилось с нее, и упруго расправились ярко-зеленые ветви, такие молодые и свежие, словно она, эта елочка, родилась прямо на глазах. Андрей разгреб валенками снег вокруг елки. Тимофей Евлампиевич занес над ней топор.

— Не надо! — вдруг отчаянно вскрикнула Лариса.— Не губите!

Она просила так, будто Тимофей Евлампиевич занес топор не над елью, а над человеком. Он растерянно посмотрел на нее.

— Тимофей Евлампиевич, миленький, не губите ее! У меня идея! Давайте нарядим эту красавицу и здесь встретим Новый год!

Тимофей Евлампиевич хлопнул себя ладонью по лбу:

— Господи, а мне, старому идиоту, не пришло в голову! Спасибо тебе, дочка!

Сразу после обеда они отправились наряжать елку. Тимофей Евлампиевич разыскал в кладовке игрушки — плюшевого зайчишку с оторванным ухом, куклу без одной ноги, медвежонка с плутоватыми глазами. Лариса привязала к конфетам ниточки, Андрей обернул грецкие орехи в золотые и серебряные фантики. Все это развесили на елке, и она вдруг стала праздничной и веселой среди сумрачных, укрытых снегом подруг.

— Однако ночью тут будет темно,— заметил Андрей.

— Здесь, к твоему сведению, будет светло как днем,— воскликнул отец.— Небо чистое, ветра нет, луна заменит нам люстру. А на всякий случай повесим на сучок вот этой березы «летучую мышь».

Лариса, как девчонка, запрыгала от восторга.

За полчаса до полуночи с двумя бутылками шампанского они вернулись к елке. Было очень тихо, таинственно, лишь из деревни доносился собачий брех. От крепкого морозца в лесу что-то поскрипывало, повизгивало.

— Самые точные часы у меня! — объявил Тимофей Евлампиевич.— Это же настоящий «Мозер»! — Он достал из внутреннего кармана небольшие круглые часы, матово блеснувшие перламутровой крышкой.— Я их сверял по радио!

Стоя у елки, они притихли, словно в ожидании чуда.

— Слушайте, друзья мои, бьют кремлевские куранты! — тоном кудесника возвестил Тимофей Евлампиевич. Он проворно освободил пробку шампанского, она гулко выстрелила. Быстро наполнил протянутые к нему бокалы.— Раз, два, три… Слушайте, слушайте! Семь, восемь, девять…— Он пристально смотрел на циферблат.— Десять, одиннадцать… Двенадцать! С Новым годом! — закричал он на весь лес, как мальчишка.

— С новым счастьем! — добавила Лариса.

— И чтобы все напасти нас миновали,— со значением произнес Андрей.

Так они и встретили здесь, в лесу, на окраине Старой Рузы, новый, 1930 год…

Через два дня Андрей и Лариса собрались возвращаться в Москву.

— Как пролетаю время! — сокрушалась Лариса.— Так бы всю жизнь и прожила здесь.

— А ты почаще вытаскивай этого шалопая из каменных джунглей,— сказал Тимофей Евлампиевич.— Буду рад видеть вас в любое время дня и ночи. Растеребили вы мою душу,— печально добавил он.

Собравшись, они по заведенному у русских людей обычаю присели на дорожку. И тут в дверь громко и настойчиво постучали. Тимофей Евлампиевич пошел открывать.

— Наверное, мои дружки,— бросил он на ходу.

Однако вернулся он с двумя рослыми мужчинами в коротких и добротных белых полушубках, обутых в бурки. Они стремительным цепким взглядом окинули Ларису и Андрея, стеллажи с книгами, как бы запечатлевая их навсегда.

— Товарищ Грач? Тимофей Евлампиевич? — осведомился один из них, брюнет с черными усиками и смуглыми щеками, которые не взял даже мороз.